Едва закончились роды, и королева прижала к себе плачущего младенца, ей сообщили, что пизанцы и генуэзцы решили покинуть город со своими кораблями и простым людом. Это уничтожило бы всякую надежду удержать город и договориться об освобождении Людовика и его соратников. Маргарита призвала их к себе и, лежа на постели, умоляла их сжалиться над ней и королем, над народом христианским и над ребенком, лежащим возле. Итальянцы в ответ жаловались на нехватку продовольствия, тогда Маргарита приказала снабжать их едой бесплатно, за счет короля. Эта раздача шла месяц и обошлась королевской казне в огромную сумму, но зато Дамьетта осталась в руках французов и могла стать предметом торга за короля.

Де Базен наблюдал за тем, как Катрин вытаскивает нитки из его шва, и ждал, когда она посмотрит на него. Она не поднимала глаз, углубленная в работу. Перед ней он чувствовал себя совершенно беззащитным, потому что знал, что она видела его обнаженным. Это и смущало, и успокаивало его одновременно. Он понимал, что подобная интимность не могла не приблизить его к ней, и в то же время он стыдился своих мыслей. Ее муж был жив, его имя было в списках попавших в плен рыцарей, но теперь, когда в Дамьетту приходили вести о массовых убийствах и казнях христиан, никто не мог быть уверен, кто же из крестоносцев уцелел. Совершенно не подумав над тем, что он делает, де Базен поднял руку и сжал кисть Катрин. Она остановилась и подняла на него глаза.

– Сир де Базен, – Катрин слегка улыбнулась, – осталось совсем немного, потерпите.

Рука де Базена ослабила хватку. В комнату вошел Пьер де Босей. Кате казалось, что он испытывает к ней симпатию – в последнее время она слишком часто встречалась с ним. Пьер был невысок, но очень красив, похожий на итальянца, с темными кудрями и большими каштанового цвета глазами. Кате совершенно не было одиноко – все же она была окружена поклонниками, детьми, друзьями, среди которых были де Базен, Маргарита де Бомон и маленький принц Филипп, который ходил за ней по двору, словно маленький хвостик. Теперь вот и де Босей, совершенно непонятно почему, решил приударить за ней.

– Мадам Уилфрид, – де Босей показался Кате несколько бледным, – один из ваших пажей упал в колодец.

Катя вбежала во двор, заполненный людьми, уже понимая, что мальчик не спасется. Поэтому, когда она увидела, как его тело кладут на мощеный булыжником двор, она замедлила шаг и подошла поближе к мокрому по пояс слуге, которого опустили в колодец, обвязав веревкой, чтобы вытащить мальчика. Веревка еще была обмотана вокруг мужчины. Все попытки привести мальчика в чувство закончились неудачей.

– Как это получилось? – спросила Катя у Николя, который стоял со своими друзьями рядом. Мари плакала, уткнувшись в юбки Николетты.

– Он решил посмотреть, видно ли его отражение, перевесился за край, а мы не успели схватить его за ноги. Мы бросали ему веревки, но он не умел плавать и испугался, и вместо того, чтобы ухватиться за веревки, он начал бить руками по воде и тонуть. Мы побежали за помощью…

Остальное было и так понятно. Катя прижала к себе четырех мальчишек, Мари бросилась к ним, обнимая руками за плечи Николя и Пакито.

Де Базен начал тренировки, как только смог двигаться без боли и посторонней помощи. Катя и мальчики иногда спускались во двор посмотреть на тренировки рыцаря, иногда к ребятам присоединялся принц Филипп. Мальчишки, подхватывая деревянные мечи, бросались в атаку на рыцаря, и де Базен защищался, смеясь и с легкостью парируя их удары. Катя тогда опускала книгу, которую читала, и, щурясь от солнца, смотрела за боем, следя, чтобы никто не поранил принца.

Маргарита де Бомон не раз делала Кате замечания – из-за ее тесного общения с де Базеном о них уже стали ходить сплетни. Катя возражала, вспоминала дни в лагере, оправдывая себя тем, что они дружили давно, с самого начала похода.

– Дорогая моя, – говорила Маргарита, кивая, – я все понимаю, но и вы должны понять, что никто из тех, кто сплетничает о вас, не был с нами в лагере. Ваше поведение оценивают с точки зрения дворцового этикета, а не походных условий.

Катя знала, от кого исходят слухи, порочащие ее репутацию, и очень часто мечтала о том, как вырвет змеиный язык графине Артуасской. Де Базен тоже слышал сплетни и поэтому старался ограничить общение с Катей официальными приемами и встречами, но дети так привязались к нему, что невольно соединяли их всякий раз, приводя с собой на тренировки и прогулки. Катя иногда просила Маргариту сопровождать их, но Маргарита была занята: одна из ее кузин, тоже последовавшая за мужем в поход, узнала, что он был казнен в Мансуре, и теперь пребывала на грани безумия. Всякий раз, когда приходили вести от пленников, все больше женщин одевались в траурные одежды.

Сначала ходили слухи, что султан хочет отдать короля халифу Багдада, и тогда участь Людовика была бы ужасной – он окончил бы свою жизнь в темнице после того, как его в клетке провезли по всем городам Востока. Но после султан передумал, решив, что куда выгоднее будет получить от короля выкуп и города. Время, пока он раздумывал и вел переговоры, оказалось тяжелым испытанием для укрывшихся в Дамьетте. Неизвестность утомляла, ожидание было пыткой, одно только утешение оставалось у христиан – молиться и надеяться на помощь свыше.

– Это безумие, сир де Босей, – Катя в очередной раз увернулась, чтобы Пьер не смог приобнять ее за талию. – Вы не понимаете, я не могу. Я храню верность своему супругу. Оставьте, спокойной ночи.

Катя с трудом убедила рыцаря, что хочет спать, и закрыла перед его носом дверь залы. Потом пересекла ее, вышла в коридор и прошлась до решетчатой двери своих покоев. Сегодня был хороший день – по крайней мере, стало окончательно известно, что король будет отдан христианам за Дамьетту, а остальные рыцари выкуплены за огромную сумму. Катя взялась было за решетку, но передумала идти спать. Этот игривый разговор с де Босеем лишил ее сна, и захотелось погулять по саду.

В саду, шагая по усыпанным мелкими цветными камешками дорожкам, Катя думала о своих друзьях, которые, если они, конечно, живы, находились сейчас в ужасном положении. За Вадика Катя беспокоилась меньше, чем за Ольгу, о которой она вообще ничего не знала. Ей было страшно представить, куда могла попасть ее подруга: истории о попавших в плен к мусульманам женщинах даже в XXI веке приводят в ужас – что уж говорить о Средних веках.

Внезапный белый силуэт сидящей на скамье женщины испугал Катю, да так, что ее сердце подскочило и забилось. Первой ее мыслью было, что это призрак Ольги, и она не на шутку струсила, но, набравшись смелости, шагнула вперед и с удивлением узнала Николетту.

– Николетта! – мягко обняв ее за плечи и садясь рядом, сказала Катя, – что ты здесь делаешь?

– Ах, мадам Катрин! – у девушки дрожали губы, – это я во всем виновата…

– О чем это ты? – спросила Катя. Прямо на них светила страшная луна – круглая и жутко большая, словно белый лик колдуньи.

– Я виновата, – повторила Николетта. – Если это случилось, значит, я виновата.

Катя, наконец, поняла, о чем говорила итальянка.