по вечерам тащили свою добычу, которую иногда втайне пополняли сами, к кожевнику, получая за это пару копеек. Он привел ее в темные переулки и мрачные дворы между Пумпенштрассе, Нидернштрассе и Штайнштрассе и познакомил с одинокими бездомными женщинами, которые вместе с детьми жили в шахтах и по ночам заворачивались в газеты.

– Зима для них смертный приговор, – сказал Чарли, протягивая монету женщине, с которой они только что обменялись парой слов. Она была уже неспособна радоваться и лишь молча кивнула им в знак благодарности.

Они разговаривали с больными и стариками, которые уже не могли работать, но – из-за того, что пенсии не хватало даже на пропитание – вынуждены были каждую ночь выходить на реку и искать в ледяной черной воде уголь, который выпадал при погрузке судов. Многих навеки поглотили эти темные воды.

Они посетили женский работный дом, куда несчастных отправляли за нечестивое поведение и нежелание работать. Директриса объяснила им, в чем состояло его предназначение:

– При помощи строгой дисциплины мы стремимся приучить их к постоянной работе, чтобы впоследствии они могли пойти на службу. Мы избавляем их от разлагающего влияния большого города, который внушает им лень и недовольство своим положением.

Лили выяснила, что шестьдесят процентов гамбургских проституток были из горничных – они, как Зеда, в свое время вынуждены были уступить домогательствам хозяина, и вскоре оказывались на улице без средств к выживанию. Большинство из них медленно угасали от неизлечимых венерических заболеваний и заражали своих клиентов, бессознательно распространяя болезни по городу.

Повсюду она надеялась увидеть того маленького мальчика с серьгами – узнать, как он поживает. И в то же время была счастлива, что так и не встретила его. В душе она надеялась, что на вырученные деньги ему удалось добиться лучшей жизни. И что ему больше не приходится ютиться под лестницей и на задних дворах бедняцких кварталов.

* * *

– Если ты спросишь меня, кому приходится хуже всех, я бы посоветовал отправиться на рыбный завод, – сказал однажды Чарли. – У них рабочие получают меньше всех, воняют, наоборот, сильнее остальных и вдобавок чаще всех болеют – по крайней мере, это то, что я слышал.

И вот на следующей неделе они поехали в Альтону и в Оттенсен, чтобы поговорить с работницами рыбных заводов. Эта работа была сезонной и выполнялась, в основном, женщинами, потому что для нее не требовалось квалификации. Никто не стал проводить с ней собеседования – она просто попросилась на ближайшую фабрику и после краткого инструктажа была тут же привлечена к работе. Было сыро и холодно, им не выдали защитной одежды – только деревянные башмаки на высокой подошве. И хотя воды было по щиколотку, все промокли до нитки.

Лили удалось разговорить свою соседку – молодую женщину в тонком платье, руки которой успели посинеть от холода.

– Работа тяжелая, но, по крайней мере, нам отдают потроха, – рассказала она. – Разве что запах и сырость… Муж больше не хочет ко мне прикасаться – запах не уходит, даже когда я моюсь. А здесь ни переодеться, ни обсохнуть. И всего одно отхожее место на пятьдесят работниц.

Так как рыбу поставляли по мере того, как она попадала в сети, у них не было установленного рабочего дня. Могло случиться так, что они работали день и ночь, включая выходные и праздничные дни. Зарплата зависела от объема выполненной работы.

Через три часа у Лили онемели от холода руки и ноги и она ушла еще до окончания смены, так и не получив зарплату.

Две недели спустя она столкнулась с похожими условиями, когда пришла взять интервью у сортировщиц кофе. Здесь было не так сыро, как на рыбном заводе, но на этом различия, по сути, заканчивались. «Кофейные девушки», наряду со швеями, были в числе немногих женщин, которых можно было встретить в порту. Несмотря на обманчиво красивое название профессии, работницам приходилось нелегко: работа была тяжелой и требовала большой физической силы.

– Мы получаем не больше двадцати марок в день, – призналась одна из работниц, которая вышла из зала, чтобы выкурить сигарету и столкнулась у дверей с Чарльзом и Лили. – Начинающие так и вовсе получают по сорок пфеннигов. И это за двенадцать часов работы, причем им неважно – беременная ты или нет. А беременных здесь много, можете мне поверить. Больше их никуда не берут. Многим девушкам приходится брать дополнительную подработку по вечерам, потому что на здешнюю зарплату не выживешь. Вдобавок за нами строго следят. Стоит опоздать на несколько минут – назначают штраф в виде дополнительной смены. Штрафуют и за смех, и за разговоры. А пожалуешься бригадиру – мигом вылетишь.

Она показала им черный ход, и они пробрались внутрь, где, прежде чем их прогнал охранник, успели побеседовать еще с несколькими работницами и своими глазами увидеть, как трудно приходится здесь женщинам. На их счастье, хотя охранник и выглядел разъяренным, он не торопился их догонять, так что они легко ускользнули. У Лили возникло ощущение, что его скорость как-то связана с грозным видом ее провожатого.

Вскоре Лили написала гневную статью, в которой, среди прочего, было упомянуто название фирмы.

И к ее удивлению, статью напечатали.

А на следующий день в редакцию явился разгневанный управляющий предприятия, который требовал опровержения и угрожал судебными исками. Чтобы избежать общественного недовольства, компания опубликовала ответ, в котором утверждалось, что на кофейных складах тяжелую работу выполняют исключительно мужчины.

– Но я видела все это собственными глазами! – пожаловалась Лили редактору.

– И теперь люди об этом знают, – успокоил он. – Но компания не могла оставить такого рода обвинения без ответа. В городе знают, на чьей стороне правда. В конце концов, закона, обязывающего работниц молчать, нет, а значит, они, вероятно, рассказывали об этом годами. Но мы привлекли к проблеме внимание широкой общественности, это уже что-то!

– Да, но они же просто врут! – воскликнула Лили, ничуть не смягчившись.

– Начало положено, Лили. У работниц нет тарифной ставки, и в данный момент они никак не могут изменить свое положение – если только не организуются и не объявят всем складом забастовку, что вряд ли произойдет. У них нет группы защиты интересов, но чем больше шума нам удастся поднять, тем скорее дело сдвинется с мертвой точки. За один день здесь ничего не изменишь.

Лили кипела от гнева, но делать было нечего. Оставалось только писать дальше.

* * *

С каждым днем она все больше погружалась в работу, сосредоточившись в последние недели на проблеме проституции. Она посещала архивы и библиотеки, опрашивала женщин и сутенеров и даже обращалась к полицейским, но