и Юго-Западную или Литовскую, как известно, сопровождалось со стороны последней рядом попыток к разделению русской митрополии также на две отдельные кафедры, и эти попытки наконец увенчались успехом. Относительно самих митрополитов совершается важная перемена: с переселением их из Киева во Владимир и Москву, вместо греков или южных славян, чаще и чаще восходят на митрополичью кафедру иерархи из природных русских. На епархиальных или епископских кафедрах греки встречаются уже довольно редко. Такая перемена немало способствовала тому, что православие все более и более входило в плоть и кровь русского народа и получало характер церкви вполне национальной. А в конце этого периода, с падением Византии и водворением на ее месте Турецкой державы, устраняются прежние подчиненные отношения русской иерархии к Цареградскому патриархату; прекратились поездки туда митрополитов для своего поставления; наша иерархия приобретает почти полную внешнюю независимость, сохраняя, однако, неразрывные канонические связи с церквями греческого Востока. Вообще эта внешняя независимость пришла в то время, когда Русская церковь уже настолько прониклась уставами и преданиями греческого православия, что никакие политические перевороты и бури не могли поколебать ее основ.

Вместе с внешней независимостию нашей иерархии, однако, усиливаются в эту эпоху ее подчиненные отношения к власти государственной или великокняжеской, и только архиереи, отличавшиеся особыми дарованиями и твердым характером, умели отстаивать достоинство своего сана от излишних притязаний со стороны князей или говорить резкую правду прямо им в лицо.

По сему поводу приведем рассказ о некоем епископе Симеоне, относящийся, впрочем, к первому периоду татарского ига.

Однажды полоцкий князь Константин, прозванием Безрукий, у себя на пиру, желая укорить своего тиуна, при всех спросил епископа: «Владыко, где быть тиуну на том свете?» — «Там же, где и князю», — отвечал епископ Симеон. Князь с неудовольствием возразил: «Тиун судит неправо, берет мзду, продает и мучит людей, делает всякое лихо, а я что делаю?» — «Если князь добр и богобоязнен, жалеет людей и любит правду, — сказал епископ, — то он избирает тиуном или волостелем так же мужа доброго и богобоязненного, исполненного страха Божия, разумного, правдивого, творящего суд и все по закону Божию; тогда и князь будет в раю, и тиун в раю. Если же князь не имеет страха Божия, христиан не жалеет, сирот не милует, о вдовицах не заботится, то он поставляет тиуном или волостелем человека злого, Бога не боящегося, закона Божия не ведающего и суда не разумеющего: только бы князю доходы промышлял, а людей бы не щадил; точно бешеному человеку дать меч и пустить на людей, так и волость давать такому человеку на людскую пагубу; тогда и князь будет в аду, и тиун с ним там же».

Во внутренних своих делах Русская церковь пользовалась установленным издревле самоуправлением и имела свой особый суд на основании греческого Номоканона или Кормчей книги. Конечно, не все относящиеся к церковному суду уставы византийских императоров могли быть применяемы на русской почве. Поэтому, преимущественно с XIV века, появляются у нас, под именем «Мерила праведного», церковно-юридические сборники, имевшие практическое значение; в них вместе с русскими уставами помещались некоторые извлечения из правил отцов церкви и византийских законов. В русских списках Кормчей книги обыкновенно встречается статья из греческого гражданского законодательства, известная под именем «Закона судного людям» или «Судебника царя Константина». Но статья эта несправедливо приписывалась Константину Великому; она есть извлечение («эклога» или «прохирон») из постановлений более поздних императоров, преимущественно Василия Македонянина и его сына Льва Философа. Такие извлечения из гражданских законов Византийской империи представляют несомненную важность: они ясно указывают, что византийское право не только руководило русским церковным судом, но посредством церкви влияло также на наше гражданское судопроизводство и юридические понятия вообще.

Привилегированное положение русского духовенства постоянно подтверждалось не только русскими князьями, но и самими поработителями Руси, золотоордынскими ханами. Так, до нас дошло семь ханских ярлыков или льготных грамот, данных русским митрополитам от Кирилла II до св. Алексея включительно. В сущности, эти ярлыки подтверждают все те права и льготы, которыми духовенство издавна пользовалось, то есть право самоуправления, своего собственного суда и свободы от разных податей, повинностей и пошлин. Хотя наши иерархи выхлопатывали в Орде эти ярлыки с помощью денежных подарков и хотя, в смутные времена или при татарских нашествиях, духовенство и его имущество подвергались насилию и разорению от варваров наравне с прочими жителями; но важно было то, что татарские ханы, не утратившие своей веротерпимости даже после принятия мусульманства, признавали за русским духовенством его высшее назначение и требовали его молитв за себя и за свое «племя».

Как древнерусские области делились на уезды и волости, так и епархии, в свою очередь, делились на десятины, и начальник их или «десятильники» помогали епископам в делах церковного управления и суда. В каждой десятине находился особый десятильный двор для их жительства, для производства судных дел и для приезда епископов. Вообще внешняя обстановка церковной иерархии на Руси во многом устроилась по образцу светской. У епископов есть свои бояре и дети боярские, свои дворецкие, стольники и чашники, свои волостели, посольские и тиуны; со своих судов они взимают такие же пошлины, со своих населенных земель такие же оброки и повинности. Эта светская обстановка главным образом обусловилась тем, что духовенство Древней Руси в имущественном отношении сделалось сословием вполне землевладельческим, благодаря постоянным и щедрым пожертвованиям земель и всяких угодий на помин души как от богатых людей вообще, так в особенности от князей и княгинь. Те особые льготы, которые при пожаловании земель боярам и вообще частным лицам давались в виде исключений, для духовенства мало-помалу сделались почти общим правилом. Так, крестьяне, которых перезовет на свои земли духовенство от других владельцев, освобождались от всяких податей на несколько лет; гражданские волостели, данщики и другие княжьи люди не имели права въезжать со своими требованиями в околицу владычных или монастырских сел; эти села обыкновенно избавлялись от всех княжьих поборов и повинностей, за исключением ордынского выхода, подводной повинности и «городского дела», то есть постройки и поддержки городских укреплений. Наконец, духовенство получало право суда в своих населенных землях, только за исключением самых важных преступлений, каковы душегубство, разбой и татьба с поличным; но в некоторых случаях давалось право судить и эти преступления. Вообще от Древней Руси до нас дошло огромное количество относящихся к духовенству всякого рода грамот, жалованных, несудимых, вкладных, тарханных и тому подобных.

Что наиболее характеризует эпоху татарского ига, особенно вторую ее