желаю, товарищи! Я старшина Федянин!— Кузьмич откозырял присутствующим,— Здорово, командир!— он не стесняясь посторонних заключил меня в свои медвежьи объятия.

— Здорово, Кузьмич!— я обнял в ответ близкого мне человека и слёзы предательски потекли из глаз. И, конечно, я не мог не сказать следующую фразу, едва освободился от объятий,— Во, Кузьмич, принимай аппарат. Махнул не глядя!— я указал рукой на укрытый лапником "мессер".

Эпилог.

Маленький, почти игрушечный паровозик тащил такие же маленькие пассажирские вагончики, петляя среди живописных уральских гор. Да, места здесь и правда красивейшие. Я невольно залюбовался медленно проплывающим за окном пейзажем и как-то незаметно для себя погрузился в воспоминания.

Тогда, в партизанском отряде, от Риты я узнал, что детей из лагеря благополучно смогли вывезти в брянские леса и уже оттуда, самолётами, переправили через линию фронта. Все бывшие "дружинники" во главе со старшиной Плужниковым остались с партизанами и о их дальнейшей судьбе ничего не известно.

Немецкий самолёт мы всё же смогли вывезти из-за линии фронта. Две недели потребовалось нам и присланным после первого же рейса транспортника в тыл пяти техникам, чтобы разобрать его на части. Первым рейсом мы отправили один из двигателей, который сняли вместе с Кузьмичём и помощниками из числа партизан. Ох и намучились мы с ним и с разборкой и с погрузкой. Зато потом началось форменное светопредставление. Обратно ЛИ-2 привёз и техников и взвод вооружённых до зубов бойцов. По повадкам форменные волкодавы, что подтвердила Рита. Так же прибыл фотограф, который тщательно фотографировал каждый этап работ. И каждый следующий рейс нам перебрасывали подкрепление. По моим прикидкам ни как не меньше батальона с парой пулемётов ДШК и миномётной батареей. Партизаны слегка обалдели от такого авангардизма командования. Зато прониклись важностью момента и с ещё большим энтузиазмом помогали нам.

С последним рейсом меня вежливо, но достаточно убедительно посадили в самолёт вместе с техниками, Кузьмичём, Ритой и тремя бойцами в качестве конвоя. Нет, я не питал особых иллюзий и, в принципе, знал, что последует далее.

Арестовали меня едва открылась дверца севшего в Москве на Центральном аэродроме самолёта. А потом были три месяца, проведённых в камере во внутренней тюрьме на площади Дзержинского. В первый же день я попросил побольше бумаги и самым тщательным образом, вспоминая даже малейшие детали, описал всё, что со мной происходило с момента того самого крайнего вылета на сопровождение транспортника с пленённым Гудерианом и до момента ареста на аэродроме. А потом были допросы почти каждый день и, иногда, и ночью. Нет, методов физического воздействия ко мне не применяли, но постоянно пытались поймать на мелочах. Спрашивали, встречался ли я с Власовым или с кем-либо из других предателей, были ли встречи и беседы с другими представителями немецкого командования, кроме майора Ноймана. Много вопросов было касаемо "Русской Дружины" и старшины Плужникова.

Ко всему происходящему со мной я относился с пониманием и без обид. Я прекрасно понимал, что с распростёртыми объятиями меня никто встречать не будет, но кое что по-настоящему вывело меня из себя. На одном из допросов передо мной молча выложили в ряд фотографии, на которых я с Нойманом. При чём сделаны они были с такого ракурса, что получалось, что мы ведём дружескую беседу. Да и не выглядел я на них чем-то недовольным, а даже вполне наоборот был ухожен, одет в добротный костюм и стоял рядом с автомобилем. И передали эти фото не кто-нибуть, а англичане. Кроме того они передали письмо полковника Оуэна из лагеря, которое пришло по линии Красного Креста в Англию, в котором он описывает мои встречи с Нойманом. Из его писанины выходило, что я чуть ли не сам просился на службу к немцам и он это лично слышал. И это при том, что я его и в глаза то не видел, а только слышал о нём от того же Ноймана.

В общем выбесили меня англы. Я даже решил для себя, что когда выберусь отсюда и получу обратно свои награды, то официально откажусь от рыцарского звания и английских наград и все их висюльки и меч отправлю обратно. О чём и уведомил ведущего допрос сотрудника.

В камере я тоже не бездельничал. Благо в бумаге мне не отказывали. А я напрягая память писал о все известных мне достоинствах и недостатках немецкого Ме-262 и о путях их преодоления. Так же написал, что копирование этого самолёта не целесообразно, так как он ещё сырой. Вместо него изобразил что-то похожее на Як-17, который можно изготовить на базе истребителя Як-3, как переходную машину с поршневой на реактивную авиацию. Ну и попытался довольно подробно изобразить что-то похожее на Су-25.

Кроме того в пояснительной записке я написал о якобы разговоре с Нойманом, в котором он упомянул о разработках в Англии двигателей Rolls-Royce Nene с предполагаемой тягой значительно большей, чем установленные на Ме-262. Под него я набросал эскиз МиГ-15. Все свои записи я сразу же передавал следователям.

Спустя три месяца в один прекрасный день дверь камеры открылась и мне было сказано выходить. С вещами. Потом был долгий путь по коридорам, пока, наконец-то, не остановились перед уже знакомой мне дверью. Находящийся за ней секретарь лишь кивнул головой на следующую дверь.

— Проходите, товарищ Копьёв, присаживайтесь,— Берия указал рукой на стоящий ближе к нему стул,— Как ваше самочувствие?

— Спасибо, товарищ нарком, самочувствие отличное, готов хоть сегодня же отправиться на фронт,— мне и правда не терпелось вновь сесть в кабину истребителя и бить врага. Да и обращение Берии ко мне внушало оптимизм. Просто так товарищем никого он называть не будет.

— Это очень хорошо, товарищ Копьёв. Надеюсь у вас нет никаких обид на то, что вас столько времени продержали в камере?

— Никак нет, товарищ нарком, обид нет. Я всё прекрасно понимаю и уверен, что по-другому было нельзя. Я был в плену и проверка всех фактов была необходима.

— Это хорошо, что вы так думаете. А то бывают тут у нас некоторые,— Берия хмыкнул,— Я слышал, вы решили вернуть англичанам их награды за то, что он прислали компрометирующие вас фотоснимки? Товарищ Сталин просил передать вам, чтобы вы воздержались от подобных действий. Англичане нам пока нужны, а вот международный скандал как раз наоборот. Ну а чтобы вам совсем не было обидно, то принято решение наградить вас, товарищ Копьёв, орденом Красного Знамени за доставленный новейший самолёт противника и присвоить