рука, сжимающая ее руку, дрожит. — Значит, нельзя тебе умирать. Ты должна оправдаться передо мной! Позаимствуй чей-нибудь дар! Разберись!

— Так не получится, — вздыхает бабушка. — На этот раз я тебе доверяю. Матриарх из тебя получится лучше, чем из меня.

— Я не могу! Я все испорчу!

— Не испортишь. Я все равно выбрала бы тебя, даже не в этих обстоятельствах.

Я смотрю на нее круглыми глазами:

— Что?! А как же мама? Тетя Мейз? Кейс?

— Нет, — улыбается мне бабушка. — Я знала, что это будешь ты, с тех пор как тебе исполнилось шесть.

— Ничего не понимаю.

— Твой отец только-только ушел из семьи. Ты была раздавлена. Я видела, как тебе больно, но ты не сдавалась. Ты всегда была готова подбодрить маму и помогала ей с прическами, когда она ими увлеклась, ты мирила двоюродных сестер, когда они ссорились, ты не отходила от Алекс после той жуткой истории с Ваку. Даже меня утешала, когда я потеряла дедушку. Ты всегда жила ради семьи, а не ради себя. — Она сжимает мою руку. — Быть матриархом — значит понимать, как вести семью в будущее.

— Я не знаю, как это делается.

Бабушка хмыкает.

— Ты знаешь это лучше меня. Когда дошло до дела, я не выдержала мысли, что вы с Иден можете пострадать. Я не доверяла предкам, а должна была. Перестала после Элейн. — Она щурится. — Я перестала быть тем матриархом, которым поклялась быть, когда переняла титул и решила придерживаться чистоты. — Ее губы кривятся в мрачной улыбке. — Одиннадцать лет назад, когда мне явилась Мама Джова, она сказала: «Я согласна с твоим выбором, и я ей помогу». Тогда я не поняла, что она имеет в виду. Ведь я сама решила выбрать тебя только через год. Потом она задала тебе задание, которое я сочла невыполнимым, и я в очередной раз не смогла довериться ей и поверить в тебя. Когда она явилась сказать мне, что ты прошла испытание, я поняла, что ошибалась. Ты доказала, что справляешься лучше меня, — мне так никогда не удавалось.

Щеки у меня горят от жарких слез.

— Мне плевать, каким матриархом ты собиралась стать. У меня не могло быть бабушки чудеснее, чем ты!

Алекс и Кейша бешено кивают. Кейша хочет что-то сказать, но ее душат слезы.

Бабушка улыбается:

— Приятно знать, что я у вас номер первый.

И мы начинаем.

Я стараюсь запомнить это ощущение — как бабушкина рука сжимает мою. Целеустремленность крепнет, и начинается магия. Я все стискиваю бабушкины пальцы. Отчаянно цепляюсь за нее.

Сколько раз я держала ее за руку? Когда я была маленькая, и она провожала меня в школу Йохана. Когда мы славили предков в Рождество. Когда она плакала на дедушкиных похоронах. Свет, окутавший нас, так ярок, что больно смотреть, и за его пеленой я вижу, как слезы катятся по бабушкиным щекам.

— Тебе страшно, — шепчу я ей.

Она качает головой:

— Нет, я злюсь.

— На меня?

За это меня обжигают сердитым взглядом.

— Я злюсь, что так и не сделала ничего, чтобы заслужить титул Мамы. Я не смогу руководить тобой как матриархом. Пропущу прекрасные моменты в твоей жизни.

— Можешь их представить. Я полечу в космос.

Бабушка хрипло смеется:

— Серьезно?

— Ага! — Ради нее я стараюсь, чтобы голос звучал весело.

Ее глаза закрываются, лицо разглаживаются.

— Делай что угодно, но ради себя, а не только ради семьи. — Она сжимает мою руку. — Дай мне слово.

— Даю слово.

— Честно, детка! Не просто чтобы что-нибудь сказать, раз я умираю.

Я сжимаю бабушкину руку так же крепко, как она мою:

— Даю тебе честное слово.

На ее губах проступает улыбка.

Я все стискиваю ее руку, даже когда чувствую, как она обмякла.

И изо всех сил зажмуриваюсь. Как хочется верить, что это просто очередная жуткая галлюцинация. Обман. Но я знаю, что все взаправду.

* * *

Когда я открываю глаза, оказывается, что я не в кабинете Джастина, а в больничной палате. Стены в ней белоснежные, а на койке сидит чернокожий старик с подносом еды на коленях. Старик смотрит на меня:

— Вы моя медсестра?

Я моргаю и озираюсь, нет ли в маленькой палате еще кого-то. Дверь открывается, и в нее деловито входит тетя Элейн в форме медсестры — точно того же изумрудно-зеленого цвета, что и логотип «Ньюгена».

Она бедром закрывает за собой дверь и улыбается старику:

— Здравствуйте, мистер Грант!

— Я готов принять ванну.

— Только доешьте сначала, хорошо?

Он щурится на зеленый горошек на тарелке. Тарелка измазана каким-то коричневым соусом, и я догадываюсь, что еще там была картошка с мясом и какой-то подливкой.

— Я не большой охотник до горошка.

Тетушка оглядывает палату, потом берет у него поднос и выбрасывает горошек в мусор, а сверху кидает две-три салфетки, чтобы замести следы. Мистер Грант улыбается ей.

— Мы никому не расскажем. Это наша маленькая тайна, — говорит тетя Элейн.

Старик косится на меня:

— А как же она?

— Она тоже никому не проболтается, верно, Вайя?

— Конечно! — выпаливаю я.

— Подождите минутку, мне надо поговорить с племянницей, — просит тетушка мистера Гранта. — А потом примем ванну.

Старик кивает и достает из тумбочки планшет.

— Не спешите.

Тетушка выпрямляется и шагает ко мне.

— Где это? — Я смотрю на огромные окна и белые простыни. — Что это за место?

— Это мое пространство. Когда вам надо пообщаться с предками, мы выбираем какое-то место для встречи, нередко — воспоминание. Мистер Грант был моим любимым пациентом, когда я работала в Бриджпойнтском реабилитационном центре.

В той же больнице, где умер отец Джастина. Там они и познакомились.

Тетя Элейн наклоняет голову к плечу и рассматривает меня:

— Какой красавицей ты выросла. Бабушка, наверное, гордится тобой.

К лицу приливает краска — и на глаза навертываются слезы.

— Ты можешь ее вернуть?

— Я не в силах изменить прошлое. — Взгляд ее смягчается. — Но ты пришла просить меня не об этом, верно?

— Джастин хочет, чтобы я унаследовала твой дар. Это единственный способ защитить семью.

— Правда? Если ты хочешь мой дар, я передам его тебе, но этого ли ты хочешь на самом деле?

А чего я хочу?

Я сделаю как приказал Джастин, а дальше что? Я никогда не могла представить себе свое будущее, но теперь представляю. Я вижу, как меня заставляют участвовать в его исследованиях, потому что Джастин держит моих родных в заложниках. Я заглядываю тетушке в глаза и вижу будущее, которого она стремилась избежать, — и оно теперь мое. Но мне надо что-то делать, иначе получится, что бабушка умерла напрасно.

— Подумай