— Выходит, ты не веришь в настоящую любовь?

Пьетро воззрился на сестру.

— Вот не ожидал!

— …любовь больше, чем земная страсть.

В дверь постучали. Слуга впустил маленького человечка, лицо которого выдавало его семитское происхождение.

— Мануил! — Пьетро поднялся и обнял карлика, как старого друга. — Позволь представить мою сестру, Антонию. Антония, это Мануэлло, главный весельчак при дворе Кангранде.

Антония довольно невежливо сунула шуту руку. Она была набожна и верила большей части историй об убийцах Христа. Пожалуй, слухи о пожирании младенцев несколько преувеличены, да и рогатых жидов ей встречать не приходилось. И все же остальных россказней оказалось достаточно, чтобы Антония, судорожно отдернув руку, бегло пересчитала собственные пальцы.

Мануила немало позабавило поведение девушки.

«Ишь, смех какой зловещий», — подумала Антония.

Но тут Мануил обратился к Пьетро.

— Кангранде просил меня сообщить тебе имя моего двоюродного брата, который живет в Венеции, — к нему ты всегда сможешь обратиться за помощью. Просто скажи, что ты от меня. В смысле, назови мое имя. А то он любит розыгрыши и всегда готов подраться. Болван, но зато человек слова.

— Я буду осторожен, — заверил Пьетро. — Как его зовут?

— Шалах.

Пьетро сделал неуклюжую попытку повторить непривычные звуки:

— Ши — ло?

— Что с вас, не принадлежащих к избранному народу, взять? Смотри, вот я написал его имя, а заодно и адрес. Он должен быть в хорошем настроении — жена недавно подарила ему дочь. И передай ему от меня поздравления.

— Обязательно, — пообещал Пьетро, пряча клочок бумаги под рубашку.

Глаза шута озорно сверкнули.

— Ты песню мою помнишь? Я сочинил еще несколько куплетов.

И, к изумлению Антонии, шут запел безо всякого аккомпанемента:

— Очень смешно, — сухо произнес Пьетро.

Раздался грохот, как будто в дверь метнули что-то тяжелое.

— Это, верно, отец твой пером скрипит? — произнес Мануил.

И тут терпение Антонии кончилось.

— Я вынуждена попросить вас покинуть этот дом.

Карлик осклабился.

— Боже меня сохрани мешать его обожаемой Музе. Пьетро, будь осторожен. Я не просто так песню спел — ты вернешься, даже не сомневайся. — Затем Мануил отвесил поклон Антонии, кончиками пальцев сняв шляпу и пройдясь ею по полу. — Enchante, mademoiselle.[60] Уверен, мы скоро увидимся. Мы с вашим отцом любим вечерком сыграть партию-другую в шахматы. Не стесняйтесь — присоединяйтесь.

Еще раз поклонившись Пьетро, Мануил удалился.

Заметив, как скривилась сестра, Пьетро тоже не преминул скорчить рожу.

— Мануил такой забавный! И он хороший человек. Он не солгал — они с отцом действительно довольно близки. Так что можешь с чистой совестью ему симпатизировать.

Антония покраснела. Чтобы сменить тему, она ухватилась за новую информацию.

— Значит, ты едешь в Венецию?

Пьетро пожал плечами.

— Сначала в Венецию, а потом, скорее всего, в Болонью, в университет.

Антония испытала острый приступ зависти.

— И что ты будешь изучать?

— Не знаю. Может, медицину. Или право.

— Когда ты уезжаешь?

— Дня через два, не позже. Мне нужно еще нанять конюха, который согласится поехать со мной и будет ухаживать за лошадьми. Может, и пажа придется подыскать. Пока не знаю. Наверно, в среду, самое позднее в четверг. — Пьетро увидел слезы в глазах сестры, а также ее отчаянные попытки эти слезы сдержать. — У нас еще есть время. Присядь. Давай-ка я тебе расскажу о привычках отца.

Вышло так, что Пьетро уехал только в пятницу на рассвете — приготовления заняли куда больше времени, чем он предполагал. По настоятельной рекомендации супруги Скалигера — которая, кажется, прониклась к нему жалостью — Пьетро нанял двенадцатилетнего Фацио, сына одной из служанок донны Джованны, в качестве конюха и по совместительству пажа.

Разумеется, поползли слухи. Пьетро и месяца не прожил в Вероне на правах гражданина, а уже говорили, будто Кангранде в приступе гнева отправил его в изгнание. Это подпортило репутацию правителю Вероны, над Пьетро же сгустился ореол мученика. Несмотря на то что стало известно, будто Пьетро целую неделю провел, запершись с астрологом и его мавром. Говорили, будто Кангранде недоволен всеми троими. Причина оставалась неизвестной, хотя многие вспоминали об убийстве прорицательницы и строили разнообразные догадки.

Для Данте эта неделя оказалась плодотворнее, чем предыдущие несколько месяцев. Он завершил целых три песни, включая и инвективу против Италии, и главу о Долине земных властителей, в которой имел место диалог отца и сына — то есть хорошего и плохого.

Рано утром в пятницу, когда Пьетро упаковывал вещи, в дверь постучал Туллио Д’Изола. В руках он держал аккуратную стопку писем, каждое с подписью и печатью.

— Скалигер хочет, чтобы вы отдали письма посланнику Дандоло в Венеции, а также передали ему поклон.

Пьетро спрятал письма в заплечную кожаную сумку.

— Спасибо, Туллио.

— Меня также просили передать вам это, синьор Алагьери. — Главный дворецкий вручил Пьетро два запечатанных воском письма.

Одно было от Антонио. Тот благодарил Пьетро за поддержку его, Антонио, перед Скалигером. В простых выражениях, так же как говорил, Антонио писал: «Ты мой единственный друг. Если тебе когда-нибудь что-нибудь от меня понадобится — даже моя жизнь, — я, не задумываясь, сделаю для тебя все».

«Бедный Менелай», — пробормотал Пьетро. Через два дня после дуэли Данте в суде цитировал Гомера, называя Джаноццу Еленой, а молодого Монтекки — Парисом. Веронские остряки тотчас подхватили цитату, тем более что Марьотто отправляли во Францию (правда, не в Париж). Так Антонио получил обидную кличку Менелай.

Второе письмо было от Марьотто. «Парис» выражал глубокие сожаления по поводу своих действий, которые возымели такие последствия для Пьетро. В конце он писал: «Надеюсь, когда-нибудь ты меня поймешь и мы снова станем друзьями».