Мире писала, что хотела бы умереть. Она размышляет о яде, вот только нужен страшный и быстрый. Было ли её намерение реальным? Вполне. Хотя она и выражала его с таким пафосом. А ещё правда заключалась в том, что Исида никогда в жизни не была в таком отчаянии. Даже во время гибельных гастролей по Туркестану, голодная, больная, безнадёжная, непризнанная, она чувствовала себя лучше. Потому что знала: где-то далеко, в изогнутых московских улицах, её ждёт дом на Пречистенке, дети, тепло и та иллюзия семьи, которую ей давал их весёлый щебет.

Ей казалось, что тут, запертая в отеле, она осталась одна-одинёшенька во всём белом свете. Мир враждебен, ей остаётся лишь умереть, чтобы не мешать никому своим жалким существованием. Её ненавидят все: знакомые и незнакомые. Те, кто может помочь, попросту шарахаются от неё, как от прокажённой. Нет ни единой нити, что привязывала бы её к миру. За что ухватиться? Лишь мысль о русских детях. Как они? Не голодны ли? Много раз писала Мире, Нейдеру. Никакого ответа. Иногда это доводило её до панического состояния. Что же там с детьми? Она часто плакала. Как в детстве, когда нечего было есть, когда всей семьей они старались растянуть два фунта помидоров на несколько дней. Сейчас она тоже голодала… Исида плакала, смотрела в окно. Берлин ей был ненавистен. Как она понимала Сергея Александровича! Он был прав: тут нет людей, тут черви. А у червей нет сердца.

Ещё в октябре она переехала из отеля «Эден» в скромный «Центральный». Сначала жила в нём в кредит, под честное слово. Потом поняла, что её не выпустят, пока она не заплатит. Что ей было делать? Она просто вышла из отеля и пошла по улицам. Как в детстве, надеясь, что какой-нибудь случай вдруг выручит её. Должно же было что-то произойти! А если нет… Нет, ей не хотелось бы знать, что её тело будет лежать в луже крови. Она придумает. Есть ещё Шпрее. Она уйдёт к своим деткам, захлебнётся, как они. Но река холодна. Размышляя так, смотрела в свинцовые воды, пока не услышала голос у плеча. Обернулась. На неё смотрел какой-то студент, совсем мальчик. Он узнал танцовщицу, просто хотел поклониться её таланту. На что она ответила ему, что ничего не ела уже два дня. Если он в восторге от её танца, не мог бы он её покормить?

Студент оказался американцем, пианистом Алланом Коу. С этого момента он каждый день приносил ей ростбиф. Если бы не он, она просто умерла бы с голоду. В центре Европы! Четыре недели ей не отпускали в отеле еды. Студент был сам беден как мышь, жил на свою небольшую стипендию. Именно на эти гроши он и покупал Исиде еду. Она ему рассказывала про Россию. О том, что разочаровалась в новом Эдеме. Всё это ложь: они просто отобрали для себя чужое. «Положили тело своего вождя на Красной площади. Это символ! Они забальзамировали революцию! Там больше нечего делать…» Опускала голову и говорила совсем тихо, будто с собой, рассказывая о златокудром мальчике, её милом, так похожем на погибшего сына. Он гений. Она боится за него, бесконечно… Исиду Аллан искренне полюбил за долгие беседы, за то, что танцевала под его напев. Но он никогда бы с ней не сблизился, потому что жил в Берлине со своим другом и любовником, Мартином. Он тоже приходил к Исиде, они пели ей вместе. Потом случилось непредвиденное: Аллану отказали в стипендии. Его американские покровители заявили, что он ведёт «дикую и разгульную жизнь». Они узнали про Исиду, отвергнутую Америкой… Это означало, что ростбифа каждый день у неё теперь не будет…

Вот тогда-то она и решила ехать к Элизабет в Потсдам. Она никогда не любила по-настоящему свою сестричку, эту скаредную хромоножку, отобравшую её первую школу. Она решила поехать к ней – поклониться, просить приюта и денег. Хорошо, что это рядом.

Ей долго не открывали дверь. Наконец, показался Майкл Мерц, муж Элизабет. Сухо сказал, что её сестры нет, она уехала в Австрию. Исида униженно попросила о помощи. Мерц ничего не ответил, просто захлопнул дверь перед её носом.

А она отпустила такси! Ей оставалось только сесть на мостовую, сил не было…

Внезапная идея осенила её: фрау Вагнер! Сколько чудесных встреч было с нею. Исида танцевала в её вилле «Ванфрид» «Смерть Изольды» на музыку её гениального супруга. Паломники осаждали тогда её дом.

На этот раз такси она не отпустила. Дворецкий сказал, что фрау уехала. Но сквозь решётку забора Исида видела госпожу Вагнер, преспокойно прогуливающуюся по саду. Хлопнула дверцей такси, пробормотав: «Что воображает эта старуха? Что у неё на пальце кольцо Гигеса? Или шапка-невидимка?»

Правда для неё заключалась в том, что она теперь для всех «большевичка». Уж лучше болеть проказой, ей бы помогли. У неё нет друзей, нет родных. Ей остаётся только умереть. В Россию её не пускают, она обила все пороги в посольстве. Мира не отзывается. В газетах пишут, что Исида живёт на червонцы Советов. Хотела бы она знать, где взять эти «диньги»! Возможно, весь западный мир ждал от неё одного: публичного отречения от идей большевизма, чтобы не дать ей умереть. Чтобы «принять» блудную дочь обратно. Но сделать этого она не могла. Она жила в России. Она знает. Это режим. Что будет с её школой? Что будет с людьми, которых она любит? А с детьми? С её приёмной дочерью? Нарымский край. Пусть лучше она умрёт, чем они.

Брат Раймонд жил в Ницце, но на просьбы Исиды тоже не откликался. Неужели они все забыли, сколько она кормила семью! Та же самая школа в Потсдаме, это ведь была когда-то её школа! Она имеет право жить не просто хорошо, а на широкую ногу. За то детство, что ей пришлось пережить, за ту красоту, что она дала миру! Несчастный Гус, старший брат, ослеп. Однако Исида знала: он помог бы ей, он обещал. Но как жить сегодня? Все страны отказали ей в визе. Срок разрешения на пребывание в Берлине заканчивался через неделю. Отказ объясняли короткой формулировкой: из-за её политических связей. Они все думали, что она советская шпионка, у неё куча советских червонцев. Хотелось бы ей знать, где эти связи! Она умирала с голоду. Мира не отвечала, ни строчки. Исида строила сумасшедшие планы о гастролях по Сибири, о том, что их школа могла бы добиться настоящего фурора в Европе. Наивная, гениальная Исида! Разве она могла допустить мысль, что Мира предала её? Она ведь её девочка, её ученица, её надежда. В какой-то момент Исиде пришла в голову мысль, что её спасение – только в России. Но как ей вернуться? Это невозможно. Вот если бы Иляилич прилетел на самолете и забрал её! Если бы… Вся её жизнь сейчас состояла из таких «если бы». Безумие. Писала, что в полной растерянности, в совершенно враждебном городе, у неё нет ни одного друга, нет денег, нет еды. Она умрёт?! Возможно… Ужасно, что Мира не отвечала. Не может быть, она не покинула её… Может, она заболела? Как дети? Писала, что не может добиться паспорта в здешнем посольстве России. Просила сделать ей паспорт и выслать его, а также оформить развод с Сергеем Александровичем. «Бог да благословит его, но в мужья он не годится». Однажды ей пришлось удостоверять свою личность в полицейском участке очень странным способом – танцевать для полисменов, так как у неё не было бумаги, подтверждающей, что она – Исида. Больше всего на свете ей бы хотелось оказаться в своей комнате на Пречистенке…

В это время вполне счастливая Мира была с детьми на гастролях по Поволжью. Она не думала о своей приёмной матери. Знала: та сама выкрутится.