– Ты мне с первого взгляда понравился, – прошептала она ему на ухо. – Пойдем ко мне. Я сделаю все, что ты захочешь, все.

В этот момент в Ойгене Леттке поднялось отвращение, да, прямо-таки отвращение, переполнявшее его так же сильно, как голод на вокзальной площади. Он оторвался от нее, жадно хватая ртом воздух, чтоб его не стошнило.

– Нет! – выкрикнул он. – Нет.

– Что такое? – спросила она, широко распахнув глаза от ужаса. – Не хочешь? Не волнуйся. Ты женат, да? Обещаю, все останется между нами. Мы просто позабавимся, только и всего. Пойдем… ну пойдем же…

Похоть, которую она излучала словно радиоактивность, как на старых рисунках, изображавших Мари Кюри в момент открытия радия, жажда жизни и чувственности – все это представлялось ему вязкой трясиной, тянущейся за ним тысячами щупальцев, скользким монстром из адского мира, который затянет его к себе вниз и непременно растворит в кислоте, если он хоть немного поддастся. Он уклонился от ее рук, хватающих его, сделал шаг назад, затем еще один, и поспешил прочь, чуть ли не побежал, услышав, как она что-то кричит ему вслед, но он не разобрал слов, впрочем, это наверняка были далеко не льстивые выражения.

Он бежал, купив на бегу с помощью телефона обратный билет в Веймар, и, на его счастье, поезд отправлялся именно в тот момент, когда он добрался до вокзала. Ему оставалось только войти в вагон, и, когда тот тронулся и они покинули Эрфурт, Ойген Леттке почувствовал себя спасенным.

Но в пути его облегчение улетучилось. Когда он прибыл в Веймар, на его плечах словно оказался огромный невидимый груз, способный придавить его к земле. Дыхание стало тяжелым, ноги весили тонну, а дорога домой, казалось, стала дольше, протяженнее и утомительнее за его отсутствие.

Что произошло?

Ничего. Всё, конец. Теперь он уже не знал, какой в его жизни смысл, раз стало ясно, что он никогда не сможет завершить свою месть. Он все время считал себя тем, кто держит ситуацию под контролем, но в действительности настолько увлекся местью, что целиком и полностью поддался ее влиянию. Месть держала его под контролем и решительно не отпускала.

Ему нужно делать что-то другое в жизни, принципиально другое. И чрезвычайно важно узнать что.

* * *

В очередной раз Хелена была рада, когда наконец наступил понедельник и она может сбежать на работу после выходных, переполненных хвалебными речами Лудольфу фон Аргенслебену, поскольку в субботу он прислал ей цветы. Хелена с тревогой ожидала его звонка, но тот не поступил, и вместо облегчения она ощутила беспокойство – что, если он ожидал ее звонка.

Кроме того, она плохо спала, и ей снилось: она бродит в полном одиночестве по пустынным улицам, одна и невидимая, потому что всякий раз, когда кто-нибудь попадался на пути, проходил мимо нее, даже не замечая.

Дождь больше не шел, и было не так холодно, как неделю назад. По странному стечению обстоятельств, здание ведомства сильно отапливалось и было наполнено теплой влажной духотой, словно в каких-то потаенных залах развесили на просушку тысячи мокрых вещей. Когда Хелена включила компьютер, тут же появилось уведомление о том, что центральное отопление по недосмотру включили слишком сильно, но к полудню все нормализуется; повода для беспокойства нет.

Хелена не стала углубляться в подробности и сразу направилась в кабинет Леттке. Он уже был на месте и занимался тем, что раскладывал распечатки по папкам с надписью «Секретно!».

– Я поразмыслила, – выпалила она. – Думаю, вы правы. Мы должны удалить американские документы, уничтожить распечатки и забыть обо всем, что произошло на прошлой неделе.

Леттке приподнял брови.

– И почему вы так думаете? – спросил он, и его голос звучал так же высокомерно и пренебрежительно, как обычно.

– Нам нужно исходить из того, что у американцев тоже есть свои шпионы в рейхе, – пояснила Хелена. – У нас пока нет проекта по созданию этой бомбы, и, вероятно, они это знают и говорят себе, что в таком случае и у них нет необходимости ее создавать. Но если мы передадим документы, кто-нибудь в правительстве решит – бомба должна быть создана до того, как ее создадут американцы, и тогда американцы узнают об этом и решат, что им необходимо создать ее очень быстро… и тогда последствия будут совершенно ужасными!

Она чувствовала, как внутри у нее все сжималось, пока она стояла перед его столом, а слова и доводы звучали ужасно фальшиво даже в ее собственных ушах. Потому что они и были фальшивыми – по правде говоря, она просто не хотела, чтобы война быстро закончилась. Но признаваться в этом никому нельзя.

Леттке, выслушав ее ответ, вернулся к своему занятию и продолжил заполнять очередную папку, затем захлопнул ее и положил в стопку слева от себя.

– А я тем временем считаю, – сказал он, – что вы были правы. Сейчас тот самый момент, когда мы не должны думать о себе, а обязаны заботиться исключительно о благополучии нашего народа. Наш долг как немцев – донести эту информацию до руководства, каким бы запутанным путем мы ее ни получили, полагаясь на то, что решения, которые они примут, будут правильными.

Хелена ошеломленно взглянула на него.

– Вы это не всерьез.

– Конкретно данная находка, – он положил руку на уже заполненные папки, – именно то, что нужно Адамеку, дабы раз и навсегда доказать право на существование нашего ведомства. Ведь это неопровержимое доказательство того, что лучше, когда две пары глаз смотрят на врага совершенно независимо друг от друга.

– Вы действительно собираетесь так поступить? Хотите, чтобы эти… – Хелена махнула рукой в сторону документов. – Вы действительно хотите передать инструкции по сборке бомбы конца света Адамеку?

Леттке кивнул:

– У меня с ним уже назначена встреча. В одиннадцать часов. Можете пойти со мной, если хотите.

* * *

Так, подумал Леттке в какой-то момент во время разговора с Адамеком, наверное, и распознаю́т лидера: начальник пробежал глазами документы, выслушал то, что ему разъяснили, и задал те же вопросы, которыми задавались они – только гораздо быстрее. Адамеку понадобилось меньше сорока минут, чтобы понять то, на осмысление чего у них ушло почти два дня.

– Если все так и есть, – произнес он наконец, – то это открытие окончательно докажет, что наше ведомство имеет право на существование, и лучше, когда существуют две независимые друг от друга и конкурирующие секретные службы. – Адамек поднял голову и взглянул так, как будто стены вокруг только что стали прозрачными и он мог видеть все осиротевшие коридоры и пустые кабинеты. – Вполне возможно, что скоро мы снова пополним нашу команду. Очень даже возможно.

Леттке ничего не сказал. В такой момент не следовало нарушать мысли другого человека.

Взгляд Адамека вернулся к настоящему и сосредоточился на Боденкамп.

– Как вы это сделали? Как вам удалось проникнуть в компьютер университета Беркли?