бы тому удалось договориться с авторитетнейшим на тот момент мировым лидером, каким, несомненно, являлся Ллойд-Джордж? Ответ, полагаю, ясен.

А между тем английские газеты неистовствовали. В один из вечеров, когда Ллойд-Джордж несколько расслабился после пары бокалов вина, Ридделл выложил перед ним свежий номер лондонской «Таймс». На первой странице красовалась карикатура: русский медведь в фуражке-капитанке уселся на хвост персидскому коту, а чуть в сторонке равнодушный британский лев демонстративно отвел глаза в сторону, игнорируя хамское поведение бурого наглеца. «Быстрое отступление войск из Энзели в глазах всего Среднего Востока является лишь свидетельством английского бессилия», — гласила подпись под рисунком. Да, чего-чего, а умения выпятить проблему и зацепить читателей за живое английским газетным карикатуристам было не занимать: свое мастерство художественно излить политическую желчь «на злобу дня» и оглушить обывателей переполненными сарказмом графическими образами, узнаваемыми и понятными любому в Британии, они оттачивали столетиями. Недаром и сегодня английские карикатуры XVIII–XIX вв., особенно на столь востребованную в британском обществе русскую тематику, смотрятся с таким интересом и зачастую вызывают оторопь своим предельным цинизмом, натурализмом и нескрываемой имперской ангажированностью.

Вот и Ллойд-Джордж, давно оценивший значение этого газетного жанра для формирования отношения публики к тому или иному актуальному для текущей политической повестки дня вопросу, бросив беглый взгляд на газету, с плохо скрываемым раздражением процедил сквозь зубы: «Ленин, Троцкий и К° пытаются нас обвести вокруг пальца, одурачить. Они фанатики. А будучи таковыми, полагают, что результат оправдывает средства. Более того, они думают, что и мы пытаемся надуть их»[1275]. Казалось бы, только и всего. Но настроение у него явно подпортилось. Затем, несколько успокоившись, добавил более взвешенно, как бы размышляя вслух: «Преимущество нашей позиции состоит в том, что большевики, похоже, переругаются между собой. Троцкий будет пытаться сохранить и усилить армию. Красин — и вовсе не большевик. Существуют и другие группировки, которые, похоже, имеют совершенно иные, идущие вразрез взгляды»[1276]. И в этот момент Ридделл, прекрасно изучивший покровителя за годы тесного общения, отчетливо понял: Ллойд-Джордж сделал свой выбор, сделал ставку на Красина. И это его «Красин — и вовсе не большевик» означает только одно: он твердо решил договориться с этим симпатичным и понятным ему «не большевиком», достичь этого реально, и главное — чтобы не помешали «большевики». Точнее, те, кого он относит к данной категории человеческих индивидуумов. А в том, что «Ленин и Троцкий, хотя… и очень крупные люди, представляют собой разрушительную, а не созидательную силу», убеждать Ллойд-Джорджа не приходилось. «Они могут разлагать, но не строить»[1277], — эти слова из отчета посла Бьюкенена он часто любил повторять в беседах с Ридделлом. Ллойд-Джорджу был нужен революционер-созидатель. И такого он увидел в Красине.

Лев Давидович Троцкий. 1930-е. [Из открытых источников]

Когда читаешь эти слова, приписываемые современником Ллойд-Джорджу, то невольно складывается впечатление, будто британский премьер читал шифрованные телеграммы, которые Красин получал из Москвы от высшего руководства страны. Вот что писал, например, Ленин Красину незадолго до этого, а точнее 12 июня: «Мерзавец Ллойд-Джордж надувает вас безбожно и бесстыдно, не верьте ни одному слову и надувайте его втрое». Каково, а? Что тут добавишь? Впрочем, если судить по воспоминаниям современников, бардак в делах советских миссий за границей, в том числе и в соблюдении режима работы с секретными документами, был таков, что англичане действительно вполне могли читать переписку полпредства в Лондоне с центром. В чем в чем, а в искусстве добираться до чужих тайн английским спецслужбам не откажешь. Тому есть немало примеров. И о них речь впереди.

А в Москве нарастает настороженное отношение к тактике, выбранной Красиным на переговорах в Лондоне. Вызывал беспокойство и тот факт, что летом 1920 г. к мужу из Стокгольма в Лондон перебралась Л. В. Красина. Вскоре за ней последовали дочери. До столицы начали доходить упорные слухи, что мадам Красина капризна, живет слишком на широкую ногу для супруги советского служащего, пусть и высокопоставленного. А главное, тратит очень много на свои прихоти. «Доброжелателей» и завистников у нас всегда хватало. И в Политбюро принимается решение «укрепить» советскую делегацию в Лондоне кадрово. Красин, чувствуя, что ситуация вокруг него накаляется и тучи сгущаются, в начале июля срочно отбывает в Москву. С собой у него документ с изложением британских условий заключения соглашения, главное из которых — отказ от коммунистической пропаганды в регионах, представляющих интерес для Британской империи. При этом Ллойд-Джордж прямо заявляет, что «отсутствие такого единственного обязательства с советской стороны означает практический отказ от возобновления торговых отношений»[1278].

Однако накануне своего отъезда (29 июня 1920 г.) Красин передает англичанам подготовленный им меморандум, содержащий весьма резкие политические формулировки, возлагающие на Лондон ответственность за огромные человеческие жертвы и ущерб, который понесли наша страна и ее население в результате британо-французской «интервенции, т. е. ничем не вызванного военного вмешательства Антанты во внутренние дела России»[1279]. Тон изложения предельно жесткий, выдержанный в духе наиболее экстремистских большевистских пропагандистских деклараций.

Когда же читаешь этот документ сегодня, то невольно складывается впечатление, что само содержание меморандума, скорее, рассчитано на то, чтобы произвести впечатление не на партнеров по переговорам, а на советское руководство, у которого после таких заявлений не должно оставаться никаких сомнений в идейной убежденности автора текста. Полагаю, не будет преувеличением считать, что Красину было важнее, чтобы эту бумагу правильно прочитали в Москве, чем в Лондоне. И Ллойд-Джордж, точно уловив, кто подлинные адресаты послания, совершенно спокойно воспринял всю эту идейно-непримиримую риторику. «Красин весьма способный человек, но люди, которые находятся в России, сломают его», — только и отметил он как-то в беседе со своим преданным лордом[1280].

30 июня 1920 г. Красин на борту британского эсминца отбывает в Таллин, откуда выезжает в Москву. Впереди неопределенность. Как встретят его в столице? Этот вопрос будоражит его сознание все время пути… Он еще не знает, что вновь вернуться в Лондон ему предстоит уже вместе с членом Политбюро ЦК РКП(б) Каменевым.

9 июля Каменев подает в Политбюро записку, в которой излагает свое видение тактики переговоров в Лондоне. Он настаивает на необходимости вести переговоры с англичанами «в самом широком агитационном духе» и рассказать «широко и публично всю историю интервенции». Чичерин Каменева ожидаемо поддержал и предложил назначить того руководителем советской делегации на переговорах. Ленин, хотя и заметил: «План товарища Каменева в корне неправилен. С Англией дело только торговое… Чичерин не прав. В Англию надо послать только купца», — с предложением о назначении главой делегации Каменева