— Но Хуане и не пришлось этого делать, — сказал Бьюкенен, еще не пришедший в себя после своего сногсшибательного открытия.

Холли быстро обошла грузовик и прибавила скорость.

— В газетных статьях упорно подчеркивалось, — продолжал Брендан, — что Мария Томес после возвращения из круиза на яхте Драммонда больше не выступает на сцене. Он ведет уединенный образ жизни в Нью-Йорке, если не считать кратких появлений на публике, причем ни в одном из этих случаев она не пела. В некоторых из интервью она жалуется на то, что перенесла пневмонию, что ее периодически мучает ларингит. Репортеры отмечают, что голос у нее хриплый. Так как это единственное, чего Хуана не могла сфабриковать, то она решила эту проблему, сославшись на проблемы с голосом. В остальном же обе женщины латиноамериканки, у них примерно одинаковое телосложение и сходные черты лица. А потом, Мария Томес все это время постепенно меняла свой внешний вид, так что если Хуане и не удавалось добиться полного сходства, то это никому не бросалось в глаза. Это воспринималось как еще один шаг в продолжающейся трансформации Марии Томес. Специальный грим Хуаны гарантировал, что сходства между ними будет гораздо больше, чем различий. Многие ли близко знали Марию Томес? Ее бывший муж? С ним она отказалась встречаться. Другие люди, с которыми у нее также были деловые контакты? Эти связи прервались, как только она покинула сцену. Ее ближайшее окружение? Его она, очевидно, сменила после круиза. Алистер Драммонд продолжал встречаться с ней и воспринимал ее, судя по всему, как Марию Томес. То есть с самого начала речь идет о женщине, которая старалась, чтобы ей не докучали. Хуане надо было лишь позванивать время от времени нескольким людям, жаловаться на простуду, ненадолго показываться на публике, иногда позволять фотографировать себя для газеты — и никто не заподозрил, что она не та, за кого себя выдает.

— Кроме тебя, — Холли обогнала еще одну машину, щурясь от ослепляющего света встречных фар. — Ты-то ведь заподозрил.

— Потому что у меня были на то причины. Потому что я видел гримерную в доме Хуаны. Потому что я все больше поражался сходству Хуаны с Марией Томес, когда рассматривал фотографии. Хуана была у меня на уме, вот я и врубился, что называется. То, что она сделала, просто гениально. Я не могу отделаться от мысли о том, какой она потрясающий мастер перевоплощения. Я бы никогда не смог сделать ничего подобного.

— Но остается вопрос: зачем? Для чего Хуане было нужно выступать в ее роли?

— Общий знаменатель здесь — Алистер Драммонд. Уход со сцены, необходимость вести уединенный образ жизни — все это возникло после круиза на яхте Драммонда. Драммонд принял Хуану как Марию Томес, и именно человек Драммонда заплатил Фредерику Малтину за то, чтобы тот прекратил болтать в присутствии репортеров о своей бывшей жене. Это исчезновение… Думаю, я понял, — быстро проговорил Бьюкенен.

Тон, которым это было сказано, заставил Холли вздрогнуть.

— Что ты понял?

— Что было два исчезновения.

— Два?

— Несколько недель назад исчезла не Мария Томес, а Хуана. Драммонд делает все возможное и невозможное, чтобы найти ее. Почему? Потому что если я прав, то девять месяцев назад вовсе не Мария Томес сошла с яхты Драммонда. Это была Хуана, и Драммонд не хочет, чтобы об этой подмене стало кому-нибудь известно.

Холли вцепилась в баранку.

— Ради всего святого, что произошло на этой яхте?

Аэропорт Ла-Гуардиа. Чтобы попасть туда, они предпочли воспользоваться машиной Холли, а не такси, потому что, выписавшись из «Дорсета», не хотели привлекать к себе внимание, оставив машину в гостиничном гараже на неопределенный срок. На автостоянке же аэропорта даже довольно длительная парковка машин не была чем-то из ряда вон выходящим.

Им пришлось все делать в спешке. Они могли успеть только в случае везения с билетами и дорогой. Им удалось-таки достать два билета на последний рейс из Ла-Гуардиа до Майами, и, хотя они подбежали к выходу на посадку в самые последние секунды, это уже не имело значения. Главное, они попали в самолет.

Во время полета никто из них не мог заснуть — метало напряжение. Аппетита тоже не было. Все же оба съели то, что предложила им авиакомпания, для поддержания сил.

— Твой маршрут. Канкун, Мерида, Форт-Лодер-дейл, — сказала Холли.

— Я никогда не говорил, что был в каком-либо из этих мест, — отозвался Бьюкенен.

— Но у остальных на этот счет нет сомнений. Вашингтон, Новый Орлеан, Сан-Антонио, опять Вашингтон, Нью-Йорк, а теперь Майами указывает на юг. И все это за две педели. Болтаться с тобой бывает весьма изнурительно. А для тебя это нормально.

— Ничего, привыкай.

— Думаю, мне это понравится.

Еще в «Дорсете» Бьюкенен спрашивал себя, не находится ли причал яхты Драммонда в том же городе, что и штаб-квартира драммондовской корпорации. Зная, что все крупные суда должны подавать рейсовый план с указанием продолжительности и маршрута предстоящего плавания, он позвонил в береговую охрану Сан-Франциско. Но там дежурный офицер сказал ему, что яхта базируется где-то в другом месте — у них нет рейсового плана на нее. Тогда Бьюкенен попытался связаться с Национальной ассоциацией морского страхования — ее головной конторой, находящейся в Лонг-Бич, Калифорния. Восемь вечера на Восточном побережье соответствовали пяти вечера на Западном. Он дозвонился буквально перед самым закрытием офиса.

— Меня зовут Альберт Дрейк. — Он притворился взволнованным. — Мой брат Рик работает на… Боже, не могу вспомнить… а, на «Посейдоне». Точно. — Бьюкенен знал название из материалов расследования, которые передала ему Холли. — Судно принадлежит Алистеру Драммонду. Двухсотфутовая яхта. Но Рик не оставил маршрута яхты. С нашей матерью случился удар. Мне надо с ним связаться, но я не знаю, как еще… В береговой охране посоветовали…

Крупные яхты страхуются на такие огромные суммы, что морские страховщики хотят знать, где эти суда будут находиться в то или иное время. Как только «Посейдон» перейдет на новую стоянку, его капитан должен будет доложить об этом.

Ки-Уэст. По прибытии в Майами вскоре после полуночи Бьюкенен и Холли воспользовались кредитной карточкой на имя Чарльза Даффи, чтобы взять напрокат машину, и отправились в 150-мильную поездку в южном направлении по якорным стоянкам Флориды. По пути они останавливались выпить кофе и меняли друг друга за рулем, чтобы каждый мог подремать. От света ртутных ламп вдоль сорока двух длинных мостов на Приморском шоссе у них болели глаза и прибавлялось усталости.

Вот-вот должен был забрезжить рассвет, когда они достигли своей цели — самого южного населенного пункта материковой части Соединенных Штатов. Ки-Уэст, всего четыре мили в длину и полторы в ширину, имел около тридцати тысяч человек постоянного населения. Один из последних бастионов «контркультуры» в Америке, этот песчано-коралловый островок все еще оставался синонимом неортодоксального образа жизни в стиле Хемингуэя, который когда-то жил здесь и чей дом — с его многочисленным кошачьим населением, предположительно восходящим к тем домашним любимцам, которых держал сам писатель, — представлял собой национальную историческую достопримечательность. Городская атмосфера и архитектура являли собой экзотическую смесь багамского, вест-индского и кубинского влияний. Город был славен своей глубоководной рыбалкой и экзотической тропической кухней. Здесь располагалась метеостанция ВМС США. В Ки-Уэсте когда-то жил Гарри Трумэн, а самым знаменитым теперешним его обитателем был певец и литератор Джимми Баффет.