Лео набрал в грудь воздуху, оружие в его руках не дрожало, он чувствовал огромное спокойствие. Ни малейшей дрожи. Ни в нем, ни в отце.

В этот миг вдребезги разлетелось первое окно.

Они выбрали кухню.

На полу волчком вертелась газовая граната, белое облако слезогонки поползло из теплой кухни в гостиную. Тогда все трое бегом устремились в спальню, но там в окно влетела вторая граната и тоже закружилась на полу. Газовые тучи встретились, обернулись лавиной.

– Ложись!

Лео бросился на пол, Иван упал с ним рядом, Яспер так и стоял в своей черной маске.

– Черт побери, ложись! Яспер…

Дальше он не расслышал, слова утонули в грохоте трех выстрелов, произведенных из белой тучи. Он успел подумать, что на фоне белизны кровь Яспера кажется краснее, чем он думал, когда она брызнула на него.

В ту же секунду глаза защипало, веки судорожно захлопали и слезы хлынули ручьем – канальцы и слизистые мембраны перестали функционировать.

– Бросайте оружие!

Приглушенные голоса из-под противогазов над головой, в гуще газовой лавины:

– На пол! Лицом вниз! И бросайте оружие!

Лео ослеп. Язык горел, грудная клетка словно вот-вот лопнет, его вырвало, из самого нутра. Кто-то повалил его, закричал, прижал к полу. Кто-то еще связал ему ноги, несколько раз пнул в бок. Еще кто-то схватил за руки. Он не мог дышать, не мог думать, но рука, державшая его, казалась знакомой, большой, со знакомыми мозолями.

Отец все говорил, говорил, нарочно все затягивая, выбивая его из колеи, не оставив ему времени выбежать наружу.

И вдруг все, что не могло случиться, стало реальностью. Он даже мысли об аресте никогда не допускал.

Но теперь арест состоялся.

Утро сочельника. Или рассветные сумерки. Или глубокая ночь. Джон Бронкс понятия не имел, который час.

Знал, что на улице темно и весь город еще спит. А сам он, инспектор уголовной полиции, сидел один в своем кабинете, открыв дверь в безмолвный коридор, глядя на заклеенную скотчем картонную коробку. И чувствовал себя не так, как следовало бы. Хотя четырнадцатимесячное расследование – версии, разочарования, розыски, безнадежность, злость, а иной раз и ненависть – пришло к концу. Хотя Старший Брат сидел теперь всего в нескольких сотнях метров отсюда, в КПЗ в другой части полицейского управления, а Солдата отправили в интенсивную терапию Каролинской больницы. Хотя Младший Брат и Водитель обнаружены на съемной квартире в центре Гётеборга, полиция уже там и спецназ готов войти внутрь. И хотя двое из них никогда раньше не фигурировали в расследовании – пожилой мужчина, отправленный в местную упсальскую тюрьму, и женщина в женском отделении крунубергского КПЗ, этажом ниже Старшего Брата.

Хотя теперь он знал, что речь шла о семье.

Три брата. Друг детства. Подружка. И отец.

Целая семья.

Ему бы следовало отпраздновать успех, смеяться, ликовать. Но он не мог. Четырнадцать месяцев – и ничего такого.

Наверно, зря он позвонил ей. Наверно, причина в этом.

Но он думал, так будет правильно.

… Он вышел из полицейского участка Хебю к припаркованной машине, которую полностью занесло снегом. Принес лопату, стоявшую у входа в участок, перекидал занос с проезжей части на тротуар, потом рукавом смел снег с крыши, с окон и капота, соскреб упрямую ледяную корку с ветрового стекла. Медленный обратный путь среди хаоса, вызванного снегопадом. Он добрался до Энчёпинга и оттуда позвонил первый раз. Они давно не разговаривали. Последние несколько месяцев виделись только на совещаниях, в компании других коллег по разные стороны квадратного стола, или мимоходом здоровались, направляясь по коридору в разные стороны. Он набрал номер, но после первого же гудка отключил соединение. Минут через десять – двадцать позвонил еще раз. И отключился, когда она ответила. Проехал еще несколько десятков километров, неподалеку от Якобсберга опять позвонил, она ответила только после четырех гудков, и голос был резкий, а он молча сидел с телефоном в руке.

– Джон, я знаю, это ты.

Бронкс поднес телефон к левой щеке и уху.

– Джон, что ты там делаешь?

Он крепко стиснул телефон.

– Джон, послушай…

– Все закончилось.

– Закончилось? – Голос Санны изменился, стал не таким резким. – Я давно пытаюсь тебе растолковать! Очень рада слышать, хорошо, что ты понял, Джон, я…

– Нет, я имею в виду, с ними все закончилось.

– Прости?

– Мы их взяли. Сегодня вечером. В Хебю. Это они. Три брата и их друг детства. Младшему только что исполнилось восемнадцать. Все без судимостей. Мы гонялись за кучкой сопляков, которые всю Швецию на уши поставили. Четырнадцать месяцев – и вот все кончилось, Санна.

Некоторое время было тихо, ни один толком не знал, что сказать. И можно было слышать две жизни. Она слышала человека в машине, едущего куда-то. Он слышал голоса в доме, слышал человека, окруженного людьми.

Детские голоса. Один хнычущий, другой зовет маму.

– Джон?

– У тебя… там дети?

– Ты нас разбудил.

– У тебя есть дети?

– Двое. Девочка, четырех лет. И мальчик, ему почти два.

– Ты никогда не говорила.

– А зачем?

Голоса стали отчетливее, словно она повернула трубку, чтобы он лучше слышал разбуженных детей.

– Джон?

Она говорила, что хочет поставить точку, что ей это необходимо. А он не понял, что речь шла о таком окончании.

– Сегодня сочельник. Вечер. Через несколько часов… Я должна…

– Счастливого Рождества.

– Знаешь, Джон…

– Это все. Счастливого Рождества.

Он поехал дальше, в столицу. И сделал крюк сквозь продолжающийся густой снегопад. Мимо Северного кладбища и засыпанной снегом могилы.

Мимо того, о ком он чаще думал после его смерти, нежели при жизни.

Затем по городу, который скоро проснется и останется по домам в семейном тепле, среди рождественских подарков. В полицейское управление, безлюдное и сейчас, и часом раньше, когда он приехал сюда.

Целая семья. И ее конец.

Часом раньше он прошел в кабинет, сдвинул в сторону груды папок. Скоро материалы расследования покинут его стол, станут материалом прокуратуры в будущем процессе – четыре тысячи страниц предварительного расследования девяти ограблений банков и одного инкассаторского автомобиля, кражи 221 единицы автоматического оружия, попытки шантажировать полицию и взрыва бомбы на стокгольмском Центральном вокзале. А он начал готовиться к новому предварительному расследованию. К тому, что лежало в заклеенной коробке, которая так долго стояла здесь, служа посетительским стулом.