так и не опубликованному тому гуссерлевского труда стали известны, как уже упоминалось, относительно недавно в историческом смысле.)

Правда, относительно истории такого замалчивания требуются уточнения. Как упоминалось, положение серьёзно изменилось к концу XX века и в нашем столетии, когда появились работы нового типа – также и в связи с публикацией в «Гуссерлиане» ранее неизвестных широкому кругу специалистов достаточно солидного массива рукописей, текстов Гуссерля последних десятилетий XIX столетия.

В ряде новых западных исследований произошел заметный сдвиг – с точки зрения, прежде всего, более пристального внимания специалистов-гуссерлеведов и к периоду «Философии арифметики», и к самому этому сочинению, и вообще к научной деятельности Гуссерля в годы создания, публикации этого труда, а также вскоре после его выхода в свет – во всяком случае, ещё до написания «Логических исследований».

Я не случайно подчеркнула разрядкой, что сказанное о существенных сдвигах последних десятилетий касается работ западных феноменологов. Ибо в России, где к настоящему времени имеются вообще-то добротные исследования феноменологии, прежде всего гуссерлевской, но также и её ответвлений в разных странах, включая Россию, «Философия арифметики» так и остаётся terra incognita.

В целом же и с учетом происшедших сдвигов требуют нового уточнения две очерченные в начале этого Заключения проблемы – амбивалентности авторских самооценок и долгого периода негативистского отношения к ФА, да и в целом к раннему Гуссерлю.

Вообще-то истории философии известен подобный феномен, поскольку он имеет место и применительно к другим выдающимся философам. Ведь и до «молодого Гегеля» (он, как и Гуссерль, во время своей ранней философской работы не был юным) у историков философии руки дошли очень нескоро. «Открытие» отдельными историками философии ранних гегелевских сочинений, например, Иенского периода, произошло больше чем через столетие после их написания! При этом историки философии XX века оправданно предполагали, что они и не могут быть столь же отработанными, как зрелые произведения. И все же они стали искать в первых произведениях и находили в них гегелевские прозрения, красивые идеи, которых логично ожидать и в молодости от великих философов.

В случае Гегеля, например, были большие исторические сюрпризы. Так, ныне знаменитую, достаточно глубоко разобранную «Феноменологию духа», теперь признанную одним из лучших, хотя и очень трудных для понимания сочинений Гегеля, в этом качестве открыли только в XX столетии! Кстати, Гегель в период напечатания своей «Феноменологии духа», да и после этого, вплоть до конца жизни более чем прохладно относился к своему первому крупному труду, несомненно, под влиянием равнодушия к нему со стороны тогдашнего философского сообщества – равнодушия и пренебрежения, которые, как теперь ясно, были незаслуженными и несправедливыми.

Присмотримся к тому, что происходило в XIX веке и происходит в наши дни с забвением, а потом с «открытием» ранних произведений Гуссерля. В этой работе уже обнаружилось немало трудностей, препятствий. Ведь нужно по-новому исследовать движение вчерашнего математика к философии, к рождению первой солидной книги.

Гуссерль с самого начала решился поднять тяжелую теоретическую ношу и не всегда с нею справлялся. Вот и исследователям нужно быть в курсе синтеза, осуществляемого этим высоко талантливым ученым уже в ранние годы творчества. (Исследователи, кстати, нередко раздражались и раздражаются – зачем это математик, которого в его науке ожидало яркое будущее, о чем говорил его учитель, выдающийся ученый Вейерштрасс, вдруг пошел по какой-то иной дороге…)

Итак, трудностей и препятствий на пути к более объективным, взвешенным оценкам ФА было хоть отбавляй. Из-за них возникли и остаются живучими сегодня уже застарелые предрассудки, передававшиеся, как плохая эстафета, от одного автора к другому. Можно говорить о долгом отсутствии поля проверки тех или иных небрежных оценок, суждений о ФА, а правильнее сказать, осуждений, превратившихся в своего рода клише.

Некоторые из них в наше время уже откорректированы в специальной литературе, которая, впрочем, остается неосвоенной многими исследователями феноменологии.

Далее буду опираться на некоторые идеи изученных мною лучших из работ последних десятилетий,[217] развивая также некоторые свои идеи и гипотезы. Попытаюсь предложить (и в этом, и в последующих Заключениях) такие ответы на вопросы, в общей форме очерченные ранее, которые считаю более точными и современными.

* * *

Прежде всего будут сделаны фактически-исторические разъяснения и уточнения к пониманию того, как именно сам Гуссерль оценивал ФА. Очень важно внимательно принять в расчет, что, когда и по какому поводу сам Гуссерль писал о ФА.

Как правило, в интерпретациях, авторы которых обесценивают или попросту перечёркивают значение ФА, прежде всего содержатся ссылки на следующую авторскую самооценку, которая в отрывке из дневника Гуссерля выглядит следующим образом: «Я много читал из “Философии арифметики”. Сколь незрелым, сколь наивным и почти детским (kindlich) предстает передо мной это сочинение. Собственно я уже вышел за его пределы, когда публиковал его. Оно – в его существе – родом из 86/87 годов. Я был новичком, без настоящего знания философских проблем, без подлинного тренинга (Übung) философской способности. И в то время как я трудился над набросками к логике математического мышления и в особенности математического исчисления (Kalküls) (т. е. “анализа”. – Н. М.), меня мучили неизъяснимо чуждые миры: мир чисто логического и мир актов сознания – как я сказал бы сегодня, мир феноменологического и психологического. Я не знал, как объединить их в одно, и однако они должны были иметь отношение друг к другу и образовывать внутреннее единство. Так я ломал себе голову, с одной стороны, над [вопросом] о сущности представлений и суждений, о теории отношений (Relationstheorie) и т. п., а с другой стороны, о прояснении связей математико-логических формальных образований (Formalitäten)».[218]

Попытаемся тщательнее разобраться, о чем, собственно, пишет Гуссерль в этой дневниковой заметке. Она выражает авторское недовольство ранней книгой, а можно сказать и чувство отторжения от нее уже зрелого философского «мастера» (Meister – так ученики Гуссерля называли своего учителя). Такие чувства и оценки – от раздражения до полного отчуждения – более чем характерны для многих выдающихся, тем более великих (великим стал и Э. Гуссерль) философов, когда и если они перечитывали книги своей философской молодости. Гуссерль, быть может, в ещё большей мере, чем другие философские умы, был подвержен подобным взрывам авторского раздражения. Он был особенно склонен хотя бы на время испытывать отчуждение от написанного, опубликованного и сказанного ранее. И в дальнейшем своем развитии не раз чуть ли не отвергал свои сочинения – причем даже и те, которые высококомпетентные современники достаточно быстро причисляли к выдающимся книгам своего времени. Как отмечалось, поначалу примерно таким было отношение автора к «Логическим исследованиям», которые выдающийся мыслитель Бертран Рассел считал «одной