Если он увидит Фиону, если поговорит с ней, то сможет все исправить. Джо знал, что сможет. Это была его вторая попытка. Он боролся за право на эту попытку и не собирался его терять. Если она прогонит его, он придет еще раз. Если велит отправляться домой, он останется. Напишет Джимми, поручит ему свой бизнес, сам останется здесь, найдет работу и не сдастся, пока не убедит Фиону, что горько жалеет о случившемся и любит ее. Пока не убедит принять его обратно.

В начале Дуэйн-стрит он остановился, сжал пальцы в кулаки, потом разжал их и пошел к дому пятьдесят четыре.

Фиона в третий раз прочитала заголовок лондонской «Таймс», потом прижала газету к груди и прочитала снова. «Докеры заявляют о победе, — гласил он. — Работодатели подписывают капитуляцию».

По ее щекам текли слезы счастья и падали на бумагу. Фиона не пыталась их сдержать. Стоял поздний вечер, и никто ее не видел. Она сидела в гостиной дяди одна и наслаждалась чудесной новостью.

Это был полный сюрприз, причем неожиданный. Из-за забастовки докеров «Таймс» доставляли в Нью-Йорк на несколько недель позже обычного. Фиона давно не читала ее и не имела представления, что стачка все же началась, не говоря о победе. Утром девушка поручила Майклу, шедшему в банк, заглянуть в газетный киоск. Он вернулся с газетой и хотел отдать ее Фионе, но племянница была занята в магазине и попросила отнести номер наверх. Заглянуть в него ей удалось всего несколько минут назад. И даже сейчас, уже зная о переговорах, поисках взаимопонимания, подписании соглашения, о том, что восторженная толпа забастовщиков выпрягла лошадей из кареты профсоюзных лидеров Бена Тиллета и Джона Бернса и сама повезла ее по улицам, о многотысячной демонстрации женщин, вышедших на Коммершл-роуд встречать своих мужей и сыновей, она все еще не могла поверить в случившееся.

Они сделали это. Докеры победили.

Несмотря на все препятствия, босяки с Темзы сплотились, выступили против нужды и голода и одержали победу над теми, кто их эксплуатировал. Бедные, часто неграмотные, неопытные в политике, они поднялись и победили. Победили, черт побери!

Сердце Фионы переполняла любовь к отцу. Он тоже приложил руку к подготовке этой забастовки и радовался бы ее началу больше всех.

— Па, ты должен был быть с ними, — шептала она. — Это была твоя стачка. Ты должен был увидеть ее победу. — Фиона вытерла глаза. К ее счастью примешивалась скорбь. И горечь. Эти чувства всегда охватывали девушку, когда она думала о том, что случилось с ее отцом… и почему.

Но сейчас, через год после его смерти, сложная смесь владевших ею эмоций изменилась. Сместились акценты. Гордость, чувство потери и горе не стали меньше, ненависть к Уильяму Бертону продолжала оставаться огромной, однако страх, обуявший Фиону в ночь бегства из Уайтчепла, отчаяние и жгучее ощущение собственного бессилия потускнели.

Она представила себе, как выглядел Бертон, когда узнал о своем поражении. Он сидит за письменным столом в своей конторе. Молчит. Бесится. И впервые в жизни чувствует бессилие. Он перестал быть всемогущим. Хозяином над людьми, которым он себя считал. Он убивал, пытаясь помешать объединению рабочих, ради достижения собственных целей уничтожил ее семью. Но теперь понял, что остановить крепнущий тред-юнионизм труднее, чем ребенку помешать морю смыть его замок, построенный из песка. Справедливость восторжествует. Докеры уже получили свое. И она тоже получит свое, когда придет время.

Победа рабочих — добрый знак. Предзнаменование. Ее жизнь изменилась. И будет продолжать меняться. К лучшему. Фиона это чувствовала. Она больше не испуганная девочка, одинокая в чужом, равнодушном мире. У нее есть семья. Друзья. А через неделю будет Уилл. Он станет ее мужем, ее защитником и спасет от таких, как Бертон и Шихан.

Подумать только, свадьба состоится через неделю! Хотя торжество пройдет в узком кругу, только для родных и близких друзей, но дел еще полно. Она была рада, что может провести вечер в одиночестве. В доме редко было так тихо. Майкл и Мэри ушли смотреть какое-то шоу. Алек, Айен и Нелл поднялись наверх. Сими спал. Даже Уилл уехал в Питсбург по делам, связанным с подземкой; это была его последняя командировка перед свадьбой. Она положила газету, пошла на кухню и поставила чайник. Потом отрезала кусок испеченного Мэри лимонного пирога, заварила ванильный чай, поставила все на поднос и понесла в гостиную. Пока чай настаивался, она стала искать перо и бумагу, чтобы составить список неотложных дел.

Через час, когда пирог был съеден, а список завершен, Фиона прилегла на канапе. В окно дул свежий осенний ветер, слегка отдававший запахом палой листвы и угольного дыма. Погода менялась. Девушка набросила на себя шаль, свернулась клубком и была готова задремать, как вдруг внизу раздался громкий стук и кто-то выкрикнул ее фамилию. Она испуганно села, плохо соображая, что происходит.

— Эй! Здесь живут Финнеганы? Кто-нибудь дома?

«Вот тебе и тихий вечер наедине с собой», — подумала Фиона. Подойдя к окну, она подняла раму и высунулась наружу. В дверь барабанил какой-то мальчишка.

— В чем дело? — с досадой крикнула она.

Он поднял взгляд:

— Вы — Фиона Финнеган?

— Да. Что тебе?

— О боже, мисс, как я рад, что нашел вас! Вы можете спуститься?

— Не спущусь, пока ты не скажешь мне, в чем дело.

— Это очень важно, мисс. Я принес вам срочную записку. От одного парня.

В восемь часов утра измученная Фиона сидела на твердой деревянной скамье зала суда Нижнего Манхэттена. Ее лицо распухло от слез, одежда помялась после бессонной ночи, проведенной в Тумс, городской тюрьме на Сентер-стрит. Рядом находились ее поверенный Тедди Сиссонс, занимавшийся приобретением дома мисс Николсон, и порекомендованный Тедди адвокат по уголовным делам Стивен Эмброуз. В зале тихо сидели еще несколько человек, ждавшие прибытия судьи и начала заседания.

— Этого не могло случиться, — причитала Фиона. — Когда пришел мальчик, я сразу поняла, что с ним беда, но подумала, что он снова заболел.

— Тем не менее это случилось, — с досадой сказал Тедди. — Причем беда серьезная. Какого черта его понесло в «Салазки»? Это же притон педиков. Он должен был обходить его за милю.

— Да, он был там, и что дальше? — злобно ответила Фиона. — Его арестовали, а теперь вы должны его вытащить. Должны… — Тут у Фионы сорвался голос, и она снова заплакала. — Ох, Тедди, сделайте что-нибудь! А вдруг его посадят за решетку?

— Это вряд ли, — сказал Стивен Эмброуз. — Поскольку преступление незначительное, его, скорее всего, просто оштрафуют.

— А если нет? — спросила Фиона. — Его отправят в тюрьму?

— Нет, — мрачно ответил Тедди, снял очки в роговой оправе и потер усталые глаза. — Он иностранец. Его депортируют.

Фиона заплакала еще громче. Тедди дал ей свой носовой платок. Эмброуз — холеный, хорошо одетый, с бриллиантовым кольцом на пальце — пробормотал: