На следующее утро они направились в Картахену, что в одной лиге пути от Валенсии, их целью была граница с Мурсией. Уго шагал бодро, Матео едва тащился. К разочарованию от того, что он не нашел Арсенду, добавлялись хвастливые речи кривого. Он переспал с Марией из Барбастро! Тело вдовицы, такое желанное, свежее и молодое, с гладкой кожей, большими крепкими грудями, полными бедрами, показалось Уго запятнанным случкой с этим смердящим псом. Как могла Мария отдаться беззубому, кривому уроду? Уго зашагал медленнее. А что же он сам? Да разве он спрашивал Марию, нравится ли ей, хочет ли она его? Нет, он использовал ее как…

– Она подвывала от удовольствия, – услышал он голос одноглазого; тот немного пришел в себя от ветра, зимнего холода и ходьбы и теперь как будто продолжал ночной разговор.

– Она тебя обманывала, – сразу же вырвалось у Уго.

– Как твоя жена? Она вообще помнит твое имя, когда ты на нее залезаешь? Меня женщины не обманывают. Я таких сразу же ножом по горлу.

Уго промолчал. Он не искал ссоры.

– И твоя дочка завоет точно так же, как эта курва, когда я ее подомну.

Оглянувшись, Уго увидел кинжал в руке одноглазого.

– Осторожно, не уколись, – предупредил Матео, поигрывая оружием. – Все-таки я тебя прирежу.

Путники миновали поселок Силья и остановились на ночлег в Альмусафесе. Уго больше не думал о Марии из Барбастро, теперь его мысли были заняты Арсендой. До вчерашнего дня он жил спокойно, потому что верил, что с сестрой все в порядке, она посвятила себя служению Господу… и другим монахиням из этой валенсийской обители, а теперь… Где же она? Уго раздумывал об отце Пау – неужели тот его обманывал? А может быть, обманули самого священника? Уго так и не передал ему обещанных денег, но ведь Пау во время их разговора этого знать еще не мог. Уго не показывал ему денег, он сначала хотел узнать, где Арсенда… Теперь у священника больше ничего не спросишь: он уже много месяцев как покойник.

На следующий день путники прошли через Альхемесин, Альсиру, Ла-Пуэблу, они делали по четыре-пять лиг за день, а мысли об Арсенде молоточком стучались у парня в голове, молчание нарушалось только сальными шуточками и бездумным хохотом одноглазого, они шли по дорогам среди плодородных земель, где росли овощи, пшеница, рис и даже сахарный тростник – за неимением винограда. Иногда – на дороге или в поселках – их останавливали альгвасилы. Кто вы такие? Куда идете? Они всегда проходили беспрепятственно, не возбуждая подозрений. В Хативе тоже не выращивали виноград – только рис, лен и коноплю. Вино, которое пили в этом городе, одном из важнейших в Королевстве Валенсия, доставлялось из Бенигáнима, а до него было две лиги пути. Уго в местных винах не разбирался; зато он был премного наслышан о долине Виналопó, что лежала ближе к Мурсии, – там виноград возделывали на белых утесах вдоль реки.

Путники добрались до пограничной с Кастилией Ориуэлы – здесь готовились к войне, укрепляли стены, а еще запретили въезд рыцарям и знати, сторонникам любых партий – арагонской, каталонской, кастильской, – пока не будет коронован новый король. Уго и его одноглазый слуга заводили знакомства с местными жителями, попивая вино в тавернах. Так они из первых рук узнали новости о кастильском войске. Им охотно сообщали, что капитан Педро Манрике стоит в Мурсии с пятьюстами всадниками, рассказывали про набеги на валенсийские земли, которые совершают эти воинственные кастильцы: никто их не видел вживую, но все о них знают. И слухи о вторжениях действительно подтвердились: Валенсия объявила боевую готовность в городе и замке Хатива; королевство готовилось к обороне. Кастильских рыцарей видели не только на границе с Мурсией, в поселке Рекена, но и на внутренних территориях, например в Льомбаи и, что сильнее затрагивало интересы графа Уржельского, в Сегорбе и Бурриане – а это уже на побережье: там были замечены двести всадников, шедших на соединение с Бернардо де Сентельесом.

Услышав про это, Матео приказал ускориться, чтобы быстрее преодолеть восемь лиг, разделяющих Ориуэлу и Аликанте, а там сесть на корабль до Барселоны, чтобы успеть известить графа: Сентельесы принимают сторону инфанта Фердинанда Кастильского. Но уже на полпути одноглазый выбился из сил. Уго давно замечал, с каким трудом Матео переставляет ноги, как тяжело ему дается каждый вздох. Попреки и шуточки превратились в хрипящий свист, особенно пугающий в тишине этих бескрайних полей пшеницы, с далекими силуэтами поселян под ярким солнцем. Уго уже знал, что в Ориуэле запрещено выращивать виноград, все земли отданы под орошаемые наделы злаков.

– Матео, я тебя не слышу, – громко выкрикнул Уго, еще ускоряя шаг.

– Не так быстро, – прошипел одноглазый и тут же зашелся в приступе кашля.

– Так мы не успеем, – не оборачиваясь, бросил Уго. – Разве ты не хочешь попасть в Аликанте засветло?

Одноглазый не смирился с унижением, поплелся дальше, и гордыня заставила его рухнуть на дорогу между Эльче и Альбатерой; здесь была ничейная земля, вокруг ни души. Уго сделал вид, что ничего не заметил.

– А ну-ка вернись, пес!

Уго оглянулся.

– Пес, говоришь? – переспросил он издали.

– Сюда!

Уго не только услышал окрик, но и увидел, что распростертый посреди дороги Матео тычет пальцем в землю. Парень даже издали видел его побледневшее лицо, кровь как будто перестала струиться по жилам.

– Мы должны как можно скорее попасть в Барселону. – С этими словами Уго зашагал дальше. – Граф ждет от нас известий.

– Вернись!

Призыв прозвучал как стон умирающего.

Но Уго не остановился. Матео больше ни о чем не просил. Возможно, он действительно умирал. Уго остановился. А затем все-таки прошел назад, к Матео. Было холодно, но одноглазый обливался потом.

– Помоги…

Лежащий силился приподняться.

Уго приподнял тело ровно настолько, чтобы высвободился кошель с деньгами и письмами из Валенсии. Уго выхватил его одним рывком. И выпустил тело из рук, так что одноглазый повалился на дорогу.

– Ублюдок! – просипел Матео.

Уго подумал, не забрать ли еще и нож, но отказался от этой мысли. Он не умеет пользоваться оружием, да и учиться не собирается.

– Сукин сын!

Услышав новое оскорбление, Уго всерьез захотел убить одноглазого. Он вспомнил, сколько раз тот его избивал, вспомнил плач малышки Мерсе в день закладки госпиталя Санта-Крус – тогда кривой набросился на него с наскока, неожиданно. Теперь Уго может его убить, имеет на это право. И никто ничего не узнает.

– Умри, как и жил, по-собачьи, – решился Уго.

Он снова зашагал прочь, но, не успев сделать и пяти