Хрустела под ногами серая трава.

…галька…

— Оден, — ветер задержал на мгновение, но не позволил обернуться, — есть кое-что выше королей… запомни. Пригодится.

Ветер принес запах вереска.

…и крови.

…свежескошенной травы.

…дыма.

…железа.

Оно, скрывшееся внутри Эйо, таяло, покидая рану. И Оден слизывал черную густую кровь, которая по вкусу была вином. А когда рана затянулась, позвал так громко, как умел.

Сверр из рода Лунного Железа был мертв.

За этим он и пришел.

Привел стаю.

И жилу, чье эхо еще звучало под землей.

Она просто смела внешний контур, а стая оказалась много больше той, что оставила следы на поляне. За Сверром пошли многие. Во имя славы. Во имя чистой крови. И просто ради безумия, которое застило разум настолько, что и смертельно раненные щенки продолжали драться.

Три десятка смертников. И один бешеный ублюдок…

Виттар сел на землю, и, когда Тора опустилась рядом, обнял ее, зарылся носом в растрепанные волосы и уши бы заткнул, лишь бы не слышать этого воя. Наверное, он сидел так долго, если не заметил появления короля. Тот стоял, опираясь на трость, разглядывая выжженную землю и дом, просевший на одно крыло.

А тела успели убрать.

— Виттар, твоя жена скоро совсем замерзнет. Да и доктор хотел бы на нее взглянуть… не только на нее.

Стальной Король смотрел на Одена.

— Второй час уже…

Тора и вправду дрожала. Виттар в тщетной попытке хоть как-то согреть ее набросил на плечи грязный фрак, только потом заметив, что ему протягивают плед.

Плед — это хорошо.

А крытый экипаж — еще лучше.

Для нее, во всяком случае.

— И никого не подпускает, — задумчиво произнес король, когда Виттар вернулся. Он прав: такие разговоры следовало вести без свидетелей.

— Зачем? Я же все отменил… я точно знаю, что отменил все.

— Спонтанные решения редко бывают разумными.

Пальцы короля змеей обвивала орденская лента.

— Он здоров. И свободен. А это… пройдет. Со временем.

Вой нарастал. На голос Одена слетались тучи, небо темнело, крошилось, сыпало дождь, укладывало пепел.

— Этого он не простит.

— Виттар, — король протянул ленту и вложил в ладонь желтую звезду ордена. — Ты ведь понимаешь, что интересы короны стоят выше желаний. Его. Твоих. Моих собственных. Я осознаю, что вряд ли ты и дальше будешь называть меня другом, но…

— Я останусь верен тебе.

Короне.

Предвечной жиле.

Землям Камня и Железа.

Что еще ему остается? Разве что оглохнуть.

— Потом, — король вытер лицо влажной ладонью, — когда твой брат вернет себе способность мыслить здраво…

Если вернет.

— …он примет земли Лунного Железа.

И ту девочку-бастарда в жены. Король сплетет родовые жилы, восстанавливая разорванный рисунок. Земля. Род. И жена достойной крови.

— Он примет их родовую жилу. И право заложить основу нового Великого дома.

Почему и когда это перестало казаться наградой?

— Территории за Перевалом обширны. И места хватит для многих жил… и многих родов, которые слишком честолюбивы, чтобы мыслить здраво. Мне нужен будет кто-то, способный удержать их на привязи. Сильный. И, безусловно, верный.

— Ты хочешь сделать его наместником?

— Вице-королем.

Лента ластилась к пальцам.

— Ты видишь, что я болен. Но даже ты не знаешь, насколько я болен. Я могу прожить десятки лет, а могу не дотянуть до конца зимы. Я женюсь. Если повезет, наследник появится в срок и будет жизнеспособен. Но даже тогда моя смерть многим развяжет руки. — Король потер раскрытой ладонью грудь. Его дыхание стало сиплым. — Нельзя допустить новой войны.

Виттар отметил нездоровый желтоватый оттенок кожи. Восковой ее блеск. И россыпь алых пятен, которые пытаются прикрыть пышной пеной воротника. Сосуды на шее вздулись, готовые лопнуть от малейшего усилия. Даже руки выглядели иначе: кисти набрякли, а пальцы потяжелели, приобрели неестественную пухлость.

— Твой брат — щит, за которым я могу укрыть своего ребенка… если он будет.

Сила. Честь. Верность. Редкое сочетание.

И король прав: Оден не воспользуется ситуацией. Идеальный щит.

Защитник.

— А если нет… — Его величество рассеянно коснулся ленты. — Он слишком прямолинеен, чтобы стать хорошим королем, но… достаточно силен, чтобы удержать трон и не допустить войны.

Женщина в обмен на корону. Сколькие согласились бы, не раздумывая?

Вот только Одену корона не нужна. И, наверное, Виттар все же научился слушать, жаль, что поздно.

— Мне хотелось, чтобы ты понял, почему я поступил так, как поступил. — Король оперся на трость, с трудом удерживая равновесие. — Мне жаль, что пришлось причинить боль тебе и твоему брату, но…

— Интересы короны превыше всего.

— Да.

Забравшись в экипаж, Виттар прижал к щекам теплые ладошки жены.

— Тебе плохо? — В ее глазах была такая нежность, что Виттару самому захотелось взвыть.

— Плохо. Я снова предал собственного брата.

В пробоины окон смотрелась луна. Тянуло прохладой, но хотя бы дождь унялся, оставив на подоконниках грязные лужи.

Дом жил. Огромная трещина разрезала его на две половины, смяв одну так, что лишь лангеты металлических подпорок удерживали ее от падения. Левое же крыло осталось почти нетронутым.

Пригодным для жизни.

Вот только стекла все равно вылетели…

Виттар стоит у окна, упираясь ладонями в подоконник, а лбом — в искореженную раму, словно боится, что без этой опоры упадет. Глаза его закрыты. Губы шевелятся, но Тора не слышит ни звука.

Ей страшно.

За себя. И за него. Но за него — больше.

Она ждала, уговаривая себя, что не следует мешать ему, но ожидание затягивалось, а его боль не ослабевала. И Тора решилась.

Это ведь несложно: подойти и обнять, прижаться щекой к холодной спине. И слова не нужны, Виттар просто поймет, что она рядом.

— Завтра я отправлю тебя домой, — сказал он, покачнувшись.

Разжал руки, поднял ладони к глазам. Что он надеялся увидеть?

— Нет. Я… я останусь с тобой.