не очень пьян, наверное, потому что не имел денег. Из ресторана он, видимо, пошел на остановку около Васагатан. Он не был женат и в Швеции не имел родственников. Товарищи на работе его любили. Говорят, что он был веселым и приятным, а если выпьет рюмку, то и остроумным, и не имел никаких врагов

— Он видел того, кто стрелял, и сказал что-то невнятное Рённу перед тем, как умер. Есть какой-нибудь ответ экспертов относительно той магнитофонной ленты?

— Нет. Мухаммед Бусси, алжирец, работник ресторана, тридцать шесть лет, родился в каком-то городе, названия нельзя выговорить, не помню в каком. Он шесть лет жил в Швеции, а перед тем в Париже Не интересовался и не занимался политикой. Откладывал деньги на банковский счет. Те, кто его знал, говорят, что он был робким и скрытным. Он кончил работу в половине одиннадцатого и возвращался домой. Был порядочным, но скучным и нудным.

— Ты вроде сам себя описываешь.

— Медсестра Бритт Даниельссон, родилась в тысяча девятьсот сороковом году в Эслёве. Она сидела рядом со Стенстрёмом, но ничего не свидетельствует о том, что они были знакомы. Врач, с которым она дружила, в ту ночь дежурил в больнице. Она, наверное, села на Уденгатан вместе с вдовой Юханссон и ехала домой. Нет никакого разрыва во времени. Она закончила работу и пошла к автобусу. Конечно, мы не знаем точно, не была ли она вместе со Стенстрёмом.

Колльберг покачал головой.

— Никаких шансов, — сказал он. — Чего ради он возился бы с этой бледной крошкой. У него дома было все, что он мог пожелать.

— Дальше идет Ассарссон. Внешне чистенький, но не такой уж безупречный внутри. Очень подозрительная личность. В начале пятидесятых годов дважды был под судом за мошенничество с налогами и один раз за оскорбление чести. Совратил четырнадцатилетнюю девочку, которая работала у него курьером. Все три раза сидел в тюрьме. У Ассарссона было много денег. Он был бесцеремонен во всем. Многие имели причины не любить его. Даже жена и брат не уважали его. Но одно не вызывает сомнения: его присутствие в автобусе полностью оправдано. Он возвращался с какого-то собрания на Нарвавеген и ехал к своей любовнице Ульссон. Она живет на Карлбергсвеген и работает в конторе Ассарссона. Он предупредил ее, что приедет. Ассарссон родился в Гётеборге, а в автобус сел около Юргордсбру,

— Весьма благодарен. Так начиналась бы моя книга: «Он родился в Гётеборге, а в автобус сел около Юргордсбру». Чудесно.

— Время во всех случаях сходится, — невозмутимо продолжал Меландер.

В разговор включился Мартин Бек:

— Остаются Стенстрём и тот, неопознанный.

— Да, — сказал Меландер. — О Стенстрёме мы знаем, что он ехал от Юргордсбру, и это довольно странно. И что он был вооружен. О неопознанном мы знаем, что он был наркоман и что ему было более тридцати лет. И это все.

— А присутствие всех других в автобусе мотивировано, — сказал Мартин Бек.

— Настало время вновь поставить классический вопрос: что делал Стенстрём в автобусе? — сказал Колльберг.

— Я думаю, что гипотезу о любовнице, если дело идет о Стенстрёме, можно не принимать во внимание, — сказал Мартин Бек. — Итак, что делал Стенстрём в автобусе?

— А что делал в автобусе неопознанный?

— Пока что не будем касаться неопознанного.

— Почему? Его присутствие в автобусе так же достойно внимания, как и присутствие Стенстрёма. А кроме того, мы не знаем, кто он и куда ехал.

— Наверное, просто ехал автобусом. Многие бездомные так делают. За одну крону можно проехать туда и назад. И убить часа два.

— В метро теплее, — сказал Колльберг. — К тому же там можно ездить сколько угодно, если не выходить на станциях наверх, а просто пересаживаться с поезда на поезд.

— Да, но…

— Ты забываешь еще одну важную вещь. Неопознанный имел не только крошки гашиша и других наркотиков, но и денег у него было больше, чем у других пассажиров автобуса.

— Это, кстати, свидетельствует о том, что убийство не преследовало цели ограбления, — сказал Меландер.

— И в той части города, — прибавил Мартин Бек, — как ты сам сказал, полно всяких тайных притонов и подозрительных пансионатов. Может, он жил в одном из них. Нет, вернемся к главному вопросу: что делал Стенстрём в автобусе?

С минуту продолжалось молчание. В комнате рядом звонили телефоны. Время от времени были слышны голоса Гюнвальда Ларссона и Рённа. Наконец, Меландер спросил:

— А что умел делать Стенстрём?

Все трое знали ответ на этот вопрос. Меландер кивнул головой и сам себе ответил:

— Стенстрём умел выслеживать.

— Да, — сказал Мартин Бек. — Это он умел. Находчиво и неотступно. Мог тенью ходить за кем-нибудь целыми неделями.

Колльберг почесал затылок и сказал:

— Помню, как четыре года назад он довел до сумасшествия сексуального убийцу с судна, плавающего по Гёта-каналу.

— Он его просто затравил, — прибавил Мартин Бек. Все промолчали.

— Он уже тогда умел наблюдать, — сказал Мартин Бек. — А потом еще усовершенствовал свой метод.

Колльберг вдруг оживился:

— Кстати, ты спрашивал у Хаммара, что именно делал Стенстрём летом, когда мы все взялись за нераскрытые старые дела?

— Спрашивал, но ничего не узнал, — ответил Мартин Бек. — Стенстрём был у Хаммара по этому поводу. Тот предложил ему несколько дел, каких именно, уже не помнит, но они ни на одном не остановились. Не потому, что случаи были слишком старые, а потому, что Стенстрём был слишком молод. Он не хотел ворошить то, что случилось лет десять тому назад, когда он еще играл в воров и полицейских у себя дома. В конце концов он взял дело того исчезнувшего, над которым и ты сидел.

— Я этого не знал, — сказал Колльберг.

— Наверное, он удовлетворился тем, что было написано в рапорте.

— Наверное.

Наступила тишина, и ее вновь нарушил Меландер:

— Ну, и к чему же мы пришли?

— Я и сам хорошо не знаю, — ответил Мартин Бек. Колльберг посмотрел на Мартина Бека и спросил:

— Кто пойдет к Осе?

— Ты. Туда надо идти одному, и ты из всех нас наиболее подходишь для этого дела.

Колльберг промолчал.

— Ты не хочешь?

— Не хочу. Но пойду.

— Сегодня вечером?

— Я должен еще уладить одно дело. На Вестберге. Позвони ей и скажи, что я приду где-то в половине восьмого.

XX

Перед одним из домов на Клуббаккен стоял облепленный снегом человек и внимательно читал какую-то бумажку. Бумажка была мокрая, буквы расплылись, и их нелегко было прочитать в густой метели при скупом свете уличного фонаря. Тем не менее выходило, что на этот раз человек попал к необходимому дому. Он отряхнулся, словно мокрый пес, решительно