позволь им оперировать. Твоя мама справится, хорошо?»

«Это то, что сказал Тедди?» спрашиваю я, заглядывая через плечо Зейда, но я не могу разглядеть многого за большим ростом Тедди и Таннером с другой стороны.

Папа сидит в углу комнаты и смотрит на маму с прищуренным выражением лица.

«Он ничего не сказал, и это хорошо. Если он оперирует, значит значит, есть шанс».

Кивнув головой, я позволила ему вывести меня обратно в небольшую гостиную. заполненную зелеными и темно-синими клетчатыми диванами, ковром из медвежьей шкуры и головой оленя. установленная над коричневым камином, в котором бушевал огонь. Пол, стены и мебель сделаны из обожженного дерева, что придает дому домашний, расслабляющий уют.

Я падаю на диван и начинаю опускать голову на руки, но тут же отдергиваю их, вспомнив, что они покрыты засохшей кровью. Я оглядываюсь вокруг, надеясь, что не испорчу диван Тедди, и сажусь на пол.

Потом я вспоминаю, что Сибби все еще нет, и моя голова вертится по сторонам. вокруг.

«Куда делась Сибби?» спрашиваю я, вытирая сопли, текущие из носа.

Честно говоря, из всех вещей, смущение находится на низком месте в списке тех, которые я должна была бы чувствовать. И что-то подсказывает мне, что Зейд видел меня в гораздо более нелепых ситуациях, пока преследовал меня, так что пузырьки соплей — наименьшая из моих забот.

Зейд садится рядом со мной, притягивает меня к своей груди и заключает в свои объятиях. Как бы ни было приятно, я не могу расслабиться. Тысячи жуков ползают под поверхностью моей кожи, наполняя мой череп жужжанием своих крыльев.

«Я проверю ее через некоторое время. В машине не было места для ее приспешников, и они остались позади. Думаю, это ее пугает. Их не было там, когда ее забирали в психиатрическую клинику, и у нее, вероятно, есть что-то вроде тревоги разлуки».

Я киваю головой. Ее приспешники так же реальны для нее, как и Зейд, сидяший со много. Это не так просто, как просто заставить их исчезнуть или вызвать их перед собой когда она захочет. Она видит их как реальных людей, поэтому ей приходится придавать смысл когда они появляются.

В конце концов, они вернутся к ней, и она, вероятно, увидит двух мужчин одетых как монстры, идущих к ней по подъездной дорожке.

«Он был прав», — шепчу я. «Это моя вина, что в нее стреляли».

«Ты не стреляла из пистолета, и не ты лично направляла пулю в свою мать. Это не твоя вина». Я высвобождаюсь из его объятий, чувствуя себя неуютно в собственной коже.

Это неважно, что я не нажимал на курок, я все равно вызвала это, когда толкнула его руку вниз.

Чувствуя мое внутреннее смятение, Зейд сворачивает шею, разминая мышцы. Сев вперед, он опирается локтями на раздвинутые колени и соединяет руки вместе.

Мой взгляд останавливается на них, прослеживая вены, проходящие через них. Эти руки убили стольких людей и многих защитили. Как он отделяет свои грехи от добрых дел?

«Если бы ты был на моем месте, ты бы чувствовал себя виноватым?» — спрашиваю я, мой голос хриплый от слез.

Он опускает взгляд, размышляя над этим.

«Ты видел, какая ответственность за смерть, которую я не вызывал. Когда я снял кольцо, и ту маленькую девочку застрелили прямо перед тем, как я вошел в здание. Или когда тебя похитили, когда я должен был защищать тебя… трудно не принимать это на свой счет. Ощущение этой тяжести — вот что делает тебя человеком. Но есть разница между тем, чтобы чувствовать чужую боль и винить себя в том потому что кто-то другой причинил им боль».

Он поднимает взгляд, интенсивность его глаз обжигает меня изнутри.

«Роза, вырезанная на моей груди, — доказательство того, что все не так просто. Иногда я цепляюсь за это чувство вины, чтобы не чувствовать себя так далеко. Но это не значит, что я не буду напоминать тебе каждый день, что вина, которую ты несешь, не достойна тебя».

Я закрываю глаза, слабая попытка сдержать очередную волну слез. Всхлип вырывается из моего горла, и я закрываю рот, чтобы сдержать его, но это не более эффективно.

«Она пыталась построить со мной отношения, — пролепетала я. — А я… я вела себя сложно».

Зейд хватает меня за руку и притягивает к себе, и хотя я чувствую себя недостойной утешения, я все равно принимаю его, позволяя ему впитаться в мои кости, пока я плачу в его грудь.

Я и раньше получала удовольствие от убийства, но это не значит, что я живу без сердца. И все, о чем я могу думать сейчас, это о том, как спокойно чувствовать себя в пустоте.

* * *

«Адди, проснись».

Рука мягко дергает мою руку, вырывая меня из беспокойного сна. Я открываю открываю глаза, сухие и раздраженные от слез.

«С ней все в порядке?» спрашиваю я мгновенно, еще даже не полностью проснувшись, оглядываясь по сторонам. и вижу, что мой усталый отец сидит на другом диване, его лицо нахмурено.

Зейд, Тедди и Таннер стоят передо мной, и я чувствую себя так, будто они что они оценивают пациента, так как они смотрят на меня.

Тедди и его сын выглядят почти одинаково. У обоих мягкие зеленые глаза, морщины смеха и квадратные челюсти. Единственная разница в том, что у Тедди значительно более седые волосы и больше морщин. В отличие от доктора Гаррисона, его присутствие успокаивает, несмотря на слова, исходящие из его уст.

«Она еще не вышла из леса», — мягко отвечает Тедди. «Пуля едва миновала сердце, но, к счастью, прошла насквозь и не задела жизненно важные органы. Она потеряла много крови, и ей все еще угрожает опасность заражения. Она будет в отключке некоторое время, но я хочу, чтобы вы все знали, что вы более чем можете оставаться здесь», — объясняет он, бросая взгляд на отца.

Я киваю, хотя облегчения не нахожу. Она жива, но все может легко измениться.

«Мне нужно сдать ей кровь или что-то еще?» Я хриплю, мое горло так же сухо. как и мои глаза.

«Все в порядке, милая. Твой отец подходит и любезно предоставил немного, и у меня также есть несколько пакетов с отрицательной кровью, если она мне понадобится».

Кивнув еще раз, я встала. «Могу я ее увидеть?»

«Конечно», — мягко соглашается он, поднимая руку, чтобы направить меня вперед.

«Я собираюсь проверить Сибби», — говорит Зейд, указывая через плечо.

Нахмурившись, я спрашиваю: «Как давно это было?». Я не