Путь окончился в большой каверне, где, наполовину засыпанный землёй и камнями, оказался амфитеатр Гроганской эпохи. Сквозь его ажурные стены шёл жар, струился свет, а уха достигала торжественная песнь на старогроганском языке. Слова потянули его внутрь, по тёмным полуразрушенным проходам, в чашу, вниз по лестнице среди трибун, под взглядами сотен пар глаз, к охваченному пламенем алтарю.

Его встретила женщина редкой во всех отношениях красоты, темнокожая и светлоглазая с белыми волосами и полными губами, слепленная неведомым чужестранным богом для восхищения мира и любви. Она вышла из огня нагая и с явным трудом подняла обеими руками чёрное копьё. Когда взгляд Майрона коснулся этого оружия, Слова загудели, пытаясь заполнить всё его сознание, они упорно кричали разуму человека заветное:

«Utnag ongri boren shie. Angren soruz giel shie. Vagorn nazgot iychash shie. Dumgoj rohan varn shie. Vayshan umlo corn shie. Etnag larga gorott shie!»

Слова толкнули его левую руку к древку, но Майрон огромным усилием воли сдержал непокорную часть тела, – всё происходило помимо его воли, просто волна чувств подхватила ослабленный дух и понесла. Ему такое пришлось не по нраву.

– Возьми, – попросила женщина, поднимая оружие выше; её отнюдь не слабые руки дрожали от напряжения, – возьми и скажи, что ты чувствуешь?

Майрон медлил, но Слова ревели в крови и пронзали шипами сердце, колотили молотом в темя, требуя прикоснуться к копью. Иначе ему просто незачем было существовать, иначе смерть.

– Зачем?

Вопрос, казалось, бесконечно удивил женщину.

– Чтобы обрести мощь Пылающего и спасти всех нас.

Янтарные глаза сузились.

– Единственный, кого я хочу спасти, это мальчик, растящий сады, и исцеляющий раны. Все вы мне глубоко безразличны, подземные обитатели.

Её руки дрожали всё заметнее, возможно, от тяжести копья, а возможно, от слов, которые ударили так неожиданно.

– Я прикоснусь к этому оружию, если согласитесь помочь мне.

– Если ты – тот, кого я так долго искала, то мы исполним любую твою волю. Возьми Доргонмаур и скажи, что чувствуешь?

Майрон посмотрел на оружие вновь, иначе, более пристально. В нём что-то было, что-то чуждое магии, либо другой энергии, что-то сонное. Копьё казалось цельнолитым из чёрного металла; на пятке сидел длинный шип, боевая часть была выполнена в виде дракона, обвивающего древко хвостом, он изрыгал из пасти длинное пламенеющее лезвие, а раскинутые крылья придавали копью сходство с рогатиной. Оружие мелко вибрировало словно в нетерпении.

– Таков уговор промеж нас.

Майрон протянул руку.

///

Стоило прикосновению состояться, как он оказался в самом конце своего сна, в красном каньоне, среди тронов и коронованных мертвецов. За стеной ревущего пламени возвышался тёмный силуэт, а по эту сторону был Майрон, – оба сжимали по копью.

– Я ЖДУ.

– Чего?

– ПРИСЯГИ.

Майрон посмотрел на оружие в левой руке, оценил его вес, прочность, усмехнулся:

– Присягал я в жизни лишь раз, да и ту клятву давно забрал назад. Больше никогда.

Запертый в огненном столбе приблизился, его силуэт стал более чётким, сквозь пламя смотрели две янтарные звезды, полные гнева и голода.

– МОЯ КРОВЬ, – сказал он, – ИСПАЧКАНА ЖИЛАМИ ЗЕМЛЕПАШЦЕВ, КУПЦОВ, ВОРОВ, РЕМЕСЛЕННИКОВ И ПРОЧЕГО СОРА ЗЕМНОГО. ДАЖЕ ПОСЛЕ ВСЕХ ИСПЫТАНИЙ ТЫ НЕ ОЧИСТИЛСЯ ДОСТАТОЧНО. ПОЭТОМУ УПРЯМИШЬСЯ, НЕ СЛЫШИШЬ МОЕГО ГЛАСА ВО ВСЮ МОЩЬ. НО НИЧЕГО. ОЧЕНЬ СКОРО ТЫ ПРИНЕСЁШЬ ПРИСЯГУ И НАКОРМИШЬ МЕНЯ. ОТДОХНИ, ПОТОМОК, А Я ПОКА ВСТРЕЧУСЬ С МОЕЙ МАЛЕНЬКОЙ СЛУЖАНКОЙ.

///

Доргонмаур пел, его чернота розовела, затем алела и переходила в золотисто-жёлтый; металл раскалился настолько, что воздух вокруг копья стал извиваться прозрачными змеями, но лишь остриё смогло стать ослепительно-белым. Тем не менее, Драконий Язык пробудился от тысячелетнего сна, и подарил элрогианам неистовую радость. Свершилось!

Когда Майрон Синда открыл глаза, они горели. Белое пламя застилало склеры, вырывалось из-под век, но не могло затмить две янтарные звезды в кровавых каймах. Люди пали ниц в благоговейном трепете, уткнулись лбами в пол и как умалишённые повторяли имя…

– Элрог… – Самшит задохнулась, по её прекрасному лицу бежали слезинки, полные губы дрожали. – О мой господин!

– Я ДОВОЛЕН, ДИТЯ.

– О Пылающий!

– ВО ПЛОТИ. ПОСРЕДСТВЕННОЙ И СЛАБОЙ, НО, ВСЁ ЖЕ, ВО ПЛОТИ.

– Прости меня! – воскликнула Верховная мать.

– ТВОЕЙ ВИНЫ В ТОМ НЕТ. ПРОШЛИ ВРЕМЕНА, КОГДА КРОВЬ ГРОГАНИТОВ БЫЛА ДОСТАТОЧНО ЧИСТА. ЭТОТ СОСУД – ЛУЧШИЙ ИЗ ОСТАВШИХСЯ.

– Я слушалась Твоих указаний, о Пылающий, старалась не подвести…

– И ПОКА ЧТО ПРЕУСПЕЛА. ЖДУ ТОГО ВРЕМЕНИ, КОГДА ТЫ ПОРОДИШЬ ДЛЯ МЕНЯ ДОСТОЙНУЮ ОБОЛОЧКУ.

– Я? – ноги не удержали Самшит, пол больно ударил по коленям, тело дрожало, сердце вырывалось из груди от восторга и волнения. Она всегда надеялась, но до конца не была уверена, достойна ли?

– НЕ СЕЙЧАС. ТЫ НЕ ГОТОВА. – Огненные глаза пронзили Кельвина Сирли взглядом, смертный невольно сделал шаг назад. Казалось, огненная сущность что-то хотела сказать, но передумала.

Элрог повернулся было к алтарю, но помедлил.

– КАКАЯ-ТО МЕРЗОСТЬ ПРИСТАЛА КО МНЕ…

Бронзовая рука ожила и вытянула из-за спины проклятый меч. Взглянув на Янкурта, бог явил презрительную гримасу и отбросил клинок с такой силой, что он вошёл в стену по рукоять. Лишь затем Элрог ступил в огонь и воссел на алтаре как на троне. Верховная мать зачала молитвенную песнь, хор монахов торжественно подхватил, а затем пели уже все. Амфитеатр наполнился голосами, тени плясали в отсветах пламени.

Исварох из Панкелада впервые присутствовал подле живого бога, – не считая нескольких языческих божков из далёкого прошлого, – но это не оказало на него особого впечатления. Погребальщик думал о том, как бы вырваться из всего этого: из подземелья, из города, из Вестеррайха. Но сначала нужно было понять, что делать с девчонкой.

Краем глаза Исварох глянул на своего нерадивого ученика, услышал его пульс, – вот кто пребывал под впечатлением. Да что там, Кельвин Сирли испытывал ужас.

///

Заседание высокого трибунала Инвестигации прервалось почти полчаса назад, когда Божий Обвинитель упал вдруг и забился в конвульсиях. Драгоценный посох Глецимакс валялся поодаль, пока брат Себастьян корчился, исходил пеной и вопил фрагменты Откровений. Присутствовавшие запаниковали, многие бросились к дверям, другие прятались под столы либо ложились на пол.

Лишь один сохранял зримое спокойствие, – архидиакон Святого Престола. Кардинал Сфорана, сидел в кресле безупречно прямой, полуприкрытые глаза следили за юношей, прикованным к скамье подсудимых, усталый, но ясный рассудок пытался решить загадку: «кто ты таков, Обадайя из Ривена?»