Будет поновее. Жил в области Вифинской некий отрок, звали его Аникий. Был он телом силен и крепок, а нравом терпелив и послушлив…

Змий явственно хмыкнул, будто намекая, что самому Вояте эти добродетели не очень-то свойственны.

– Взял его царь в своё войско, и был Аникий врагам страшен мужеством своим, а с товарищами кроток и любезен. Царь греческий воевал тогда с болгарами, и на той войне Аникий много подвигов совершил. После же, проходя мимо горы Олимп, вспомнил, что жил там некий инок, и решил вместе с ним поселиться и жить в безмолвии, беседуя с одним только Богом. Пожил он в трёх монастырях, в каждом по тридцать псалмов на память заучил, обучался и грамоте греческой. Потом стал жить в пустыне и многих изумлял подвигами своими. Как-то раз излечил он от скверных помыслов одну деву, которая из-за них хотела из монастыря уйти в мир и найти мужа. И вот раз, идучи через пустыню, ощутил он пламень похоти, и напали на него скверные помыслы, от коих он ту девицу избавил…

– Ага! – радостно воскликнул змий.

– Вот шёл он, шёл, и вдруг видит – гора, в горе расселина, а в расселине гнездится змий огромный. Аникий думает: лучше пусть змий пожрёт меня, чем буду я помыслами скверными побеждён. Бросился он к змию, а тот его и коснуться не посмел. Стал Аникий его дразнить, на бой вызывать…

– Ха!

– То есть дразнить, чтобы тот поглотил его, – поправился Воята. – А глядь – змий-то издох.

– Что-то не верится! Не такие уж мы слабые, чтобы какие-то бродяги нас могли одним взглядом убить!

– А вот слушай дальше! С тех пор дал Господь Аникию силу одним взглядом убивать всех змиев, видимых и невидимых, и головы им сокрушать. Стоял он однажды, пел Давидовы псалмы, и вдруг видит – куча камней поблизости дрожмя дрожит, и лезет оттуда змий преогромный, а глаза у него огнём так и пылают…

Едва Воята это сказал, во мраке тёмного облака вспыхнули два продолговатых глаза. От неожиданности Воята вздрогнул и кожей ощутил: возле него и впрямь змий тоже демонской породы. Но он-то разве святой Аникий?

– Ударил Аникий змия своим жезлом, – Воята невольно стиснул сильнее рябиновый батожок в руке, – тот и издох! Другой раз, зима была, вошёл Аникий в одну пещеру глубокую, а там тоже змий жил, и глаза у него будто угли горели. Думает Аникий: видать, кто-то костёр жёг и не затушил, вот удача, разожгу-ка я его посильнее и отогреюсь! И стал на змия того сыпать хворост…

Змий взвыл, и Вояте пришлось умолкнуть.

– Хватит, хватит! – заревел змий. – Знаю я, что там дальше! Это был я! Я был тот змий, а этот мерзавец меня всего засыпал своими дровами! Скартос влакас! Старый безумец! Такая была хорошая пещера! Зурлос… козел! Жил я тихо, никого не трогал, пока не явился этот нечёсаный лохматый негодяй! И всю зиму торчал в моей пещере, я уж не знал, как мне его избыть! Тубано мутро! Знай себе псалмы бормочет! А как дошёл до девяностого, тут уж мне вовсе невмоготу стало, пришлось оттуда убираться! И вот я здесь!

– Это был ты? – Воята не знал, верить ли своим ушам и тем более змию.

– Клянусь крылом Денницы! Расскажи что-то такое, чего я не знаю!

– Ин ладно… Знаешь ли ты чудеса Иоанна, епископа новгородского?

– Ну, ну? – отчасти с любопытством ответил змий. – Что за епископ? Немало я разных епископов-то знавал…

– Был святой Иоанн родом новгородец, с молодости вёл жизнь добродетельную и рукоположен был в священники в церкви священномученика Власия. Принял иноческое пострижение под именем Илии, а как скончался святой архиепископ новгородский Аркадий, вытребован был Илия из монастыря и против своей воли на архиепископский престол возведён. Раз было, в полночь стоял он на молитве в своей келлии, а некий бес, желая его смутить и от молитвы отвлечь, забрался в рукомойник и давай там верещать и плескаться…

Воята улыбнулся: когда в детстве они с братом Кириком слушали эту повесть, то всякий раз хохотали, когда доходило до беса в рукомойнике. Они знали её наизусть, но часто просили мать рассказать ещё раз.

– Взял Илия и перекрестил рукомойник, и так запечатал беса, что не мог тот выйти оттуда и ужасные муки испытывал. Наконец не вынес – уж очень сила крестного знамения палила, – и стал вопить нечеловеческим голосом…

На этом месте Воята и Кирик обычно принимались вопить во всю голову, изображая беса и состязаясь, кто закричит наиболее «нечеловеческим» голосом.

Из облака доносилось недоверчивое хмыканье. Вздумай нынешний слушатель состязаться в нечеловеческом крике, Воята точно проиграл бы.

– Вот Илия спрашивает: кто ты такой и что тут делаешь? Бес отвечает: я лукавый бес и пришёл смутить тебя, ибо думал, ты устрашишься и бросишь молитву, но ты заключил меня в сосуде сем и теперь я сильно мучаюсь. Горе мне, что вошёл я сюда! Пусти меня, раб Божий, я уж больше никогда тебя не потревожу. Говорит ему святитель: за твою дерзость бесстыдную повелеваю тебе нынче ночью отнести меня в Иерусалим и поставить у храма, где Гроб Господень, а потом обратно в мою келлию в ту же ночь доставить, тогда отпущу тебя. Превратись в осёдланного коня и встань перед моею келлиею. Так всё и вышло по воле святого. Обратился бес в коня, перенёс его мигом в Иерусалим и поставил перед храмом; тут же двери перед святым сами отворились, а лампады зажглись. Пока же епископ совершал поклонение Гробу Господню, бес в виде лошади осёдланной у двери стоял. После, сев на него, святой мигом в Новгород прибыл и возле келлии своей очутился. После того отпустил он беса. Бес же, уходя, молил его никому не рассказывать, что служил ему, словно раб. А святой Илия так людям рассказывал, будто это не он, а, мол, некий человек на бесе в Иерусалим летал. Сильно сердился бес на такое посрамление, зубами скрежетал и говорил: ужо я тебе отомщу…

На этом Воята прервал рассказ и обратился к змею:

– Как, знаешь сию повесть? Можешь сам сказать, как бес святому Илие отомстил?

– Ммм… – пробурчал змий. – Ну-ну… Уж одно я знаю – шутку он придумал хорошую!

– Если знаешь, мне дальше не рассказывать?

– Рассказывай. Любопытно же.

– Тоже, скажешь, это был ты?

– Не я это был! – завопил змий. – Не сидел я в рукомойнике и твоего Илию на себе не возил! Рассказывай, ну!

– Сказал тогда бес: отомщу я тебе, Илия, ославлю