Даша клевала всего понемногу.

— Берегу фигуру, — сообщила она.

Фигуру? Беречь-то уже нечего! Будь она моей дочерью (старовата она для этого, но допустим на секунду), я бы сразу отправила ее к врачу. Так ведь и копытца недолго отбросить — от истощения!

— Ты говорила про какую-то таксу, — напомнила я.

— Да, здесь ведь есть разные товарищи, — усмехнулась Даша. — Кое-кто на последнем издыхании, а кто-то просто лег на плановый осмотр. Первым наплевать на тебя, им бы протянуть еще недолго, а вот вторые — совсем другое дело! Услуги, разумеется, вознаграждаются и очень щедро…

— То есть Борицкий это поощряет?

— А чего он может сделать? — искренне удивилась Даша. — Нанять старух для ухода за пациентами — так те другое себе местечко найдут, поприятнее! Конкурентов-то много! Нет — поощрять он ничего не поощряет, но и не препятствует. Главное, чтобы это в глаза не бросалось! Подарки медсестре ведь любой сделать может, а за что она их получает, никого не касается.

— А как же «Этический кодекс»? — строго вопросила я. — Статья № 11: «Интимные отношения с пациентом медицинской этикой осуждаются»!

Даша вытаращила глаза и едва не подавилась яблоком, услышав от меня столь объемистую цитату. Существование какого-то кодекса помимо уголовного, похоже, было для нее новостью.

— Говорят, один старикан у нас даже загнулся от этого самого! — продолжила она. — Точно, правда, не скажу, но слухи долго ходили. Одна газета пыталась тогда сунуть сюда нос по этому поводу, но парнишку, который про это вздумал писать, крепко побили ночью в парадном, так что он от этой затеи отказался, — поведала Даша.

— Это «Аякс» устроил? — изумилась я.

— Нет, не думаю! Скорее всего, родственники старикана, он из партийных был боссов, только вот не припомню — какая партия… Вообще тут помнить многое не следует. Я вот с тобой болтаю, — она вдруг помрачнела, уставившись на меня сильно подведенными глазками, — а ты, может, тоже потом в какую-нибудь газету все это продашь, и меня вышвырнут отсюда!

— Не бойся! — успокоила я. — Я с газетами имею дело, только когда в уборной туалетной бумаги не оказывается.

Она усмехнулась:

— Ну да, вообще-то здесь серьезная проверка для всех поступающих. То есть когда устраиваешься, они о тебе узнают все — больше чем ты сама сказать способна. Наводят справки, где только можно. Я как-то посмотрела свое досье в центральном компьютере — понятия не имела, что на меня столько документов существует! Но вообще эта информация закрыта даже для самих сотрудников — просто я крутила шуры-муры с секретарем из архива, вот и получила доступ… Сперва думала зацепиться за кого-нибудь из администрации, но это, знаешь, вещь не такая надежная, как кажется! И потом — у них почти у всех есть семьи…

— А Меркулов? — похолодела я.

— Нет, этот холостой, но себе на уме — к нему не подберешься так просто! Многие пытались! А ты что, глаз на него положила?

— Нет, просто спросила…

Не люблю обсуждать с посторонними людьми свою личную жизнь, но пока я здесь никого не знаю, отталкивать эту девицу не следовало. Простота ее, которая, как говорит старая пословица, хуже воровства, в данном случае мне на руку. Надо разузнать побольше об «Аяксе».

Беззаботная собеседница продолжала радостно щебетать:

— Был еще такой случай! — сказала она, обкусывая ровными белыми зубками, как у кролика, уже истончившийся до крайности яблочный остов. — Притащили к нам мужчину с почечным отеком. Вроде какая-то крупная шишка. Не знаю, чем он там точно заведовал, но, видно, врача у него в штате не было — иначе его бы к нам раньше привезли, когда еще все только началось. Это ведь сразу видно — веки первыми отекают. А мужика доставили, когда тот уже совсем плох был. Да он и сам из тех, знаешь, кто к врачу не обращается, пока не почувствует, что загибается. Словом, запущенный случай! Но мы его на ноги поставили. Я им занималась — грелки, клизмы… Как только получше себя почувствовал, начались ухаживания. Я ему говорю, вам лежать надо — или хроником станете… Что ты думаешь, уговорил меня греть ему поясницу! «Вы, — говорит, — легкая! Вреда от этого быть не может!»

— И?.. — спросила я.

— И я погрела! — хохотнула та.

Дашка убежала еще до конца обеденного перерыва — купить сигарет, а я осталась сидеть в раздумьях.

Если Меркулов полагает, что я буду ублажать впадающих в маразм клиентов, если он для этого меня сюда притащил, то здорово ошибся. Я на многое способна ради хорошей жизни, но и у меня осталась парочка принципов, с которыми очень не хочется расставаться… Я навострила уши и озиралась по сторонам, ища подтверждения Дашкиным рассказам о царившем в центре разврате.

И подтверждения эти находились, надо было только приглядеться повнимательнее. Вот другая наша коллега — украинская хохотушка Маринка, кокетничает с усатым брюнетом, вылезшим из палаты, чтобы размять ноги. Дел у нее, что ли, нет других, и что он там ей, интересно, шепчет на ухо? Договаривается о свидании?

Посещая палаты, я реагировала на каждое слово и любое неосторожное движение расценивала как готовящееся покушение. Наконец почувствовала, что следует взять себя в руки, иначе это плохо кончится. Отправлю сейчас кого-нибудь неверной инъекцией на тот свет и окажусь за решеткой! И потом, объективно рассуждая, ничего пока что не произошло, а флирт сестричек с больными — обычное дело в любой больнице. Может быть, Дашка вообще все выдумала, а у меня фантазия разыгралась.

Я вообще очень впечатлительная и доверчивая. Стоит мне, например, посмотреть фильм ужасов на ночь, как уже не могу в туалет пойти. Свет у нас в прихожей все время перегорает и кажется, что в темноте притаились страшилища и маньяки. Один раз столкнулась с тетей Валей и так закричала, что бедная тетушка чуть сама от ужаса не померла.

А может, у нее не все дома, у Дашки? Правда, тогда бы ее здесь не держали, с другой стороны — всякое бывает. Я слышала, что в одной психбольнице главврач свихнулся, но никто об этом долго не догадывался, пока он не стал выпускать психов на свободу.

Размышляя таким образом, я немного успокоилась и вошла в очередную палату уже без особого трепета. Здесь у нас обитал Виталий Лазаревич Витман, 1923 года рождения.

При первом же нашем знакомстве он выложил мне свою историю жизни. Пережив множество вождей, он добрался до должности директора одного из крупнейших предприятий по производству тканей. Вовремя подсуетился с приватизацией и так скоро перешел в разряд собственников, что его подчиненные только руками разводили. Заработал на своей работе язву и еще целый букет различных заболеваний, каждое из которых в его возрасте могло оказаться смертельным.

— Я хожу по краю могилы! — сообщил он мне. — В буквальном смысле слова. Ко мне каждую ночь во сне приходят родственники — из числа уже умерших. Все стоят вон там, где вы сейчас, и начинают говорить, что я, мол, зажился и пора мне к ним, в их компанию. А умирать так не хочется!