ударили в грудь, посыпались на пол. Мастер понял: непроизвольное движение наверняка спасло его глаза и лицо от ранения стеклянной мелочью. Но все это выглядело чепухой рядом с тем, что Третяк оказался сбитым с ног, отброшенным, и лежал он недвижно.

Алексей рванулся было, но рука его намертво ухватилась за раму кабины. Он не смог больше сделать ни шагу. Мастер понимал происшедшее, приметил песчаный фонтанчик, у которого остановился несколько секунд назад дядька Остап, и еще другие, ярко освещенные пламенем предательские фонтанчики у устья скважины. Из них-то и выбился взорвавшийся газ.

«Ну, что же ты… Ну, что же ты!.. Беги, вытащи Третяка! Вот-вот… Вот-вот новый взрыв газа!» — твердил он себе, но не двигался с места. Тело его помнило испепеляющий жар ревущего пламени, когда они с Есеном вытаскивали Алты. И то было слишком кошмарно, чтобы теперь решиться на большее.

Мастеру хотелось дать себе в морду за подобные мысли, но он все равно не мог себя заставить сделать ни шагу. «Мухамед ближе… Ближе! — дрожала в голове скользкая, ползучая мыслишка. — Он должен!» И когда Алексей увидел: Мухамед спрыгнул на песок и боком, хоронясь от жара, подпрыгивая, выписывая странные зигзаги, двинулся к Третяку, мастер сел, стиснул кулаками голову: «Я бы ни за что не смог… Еще раз — не смог бы… А Есен, как Есен? Он просто по ту сторону от фонтана. И не видел, что с Третяком… Трус!» — сказал он себе. Однако слово осталось словом и не побудило его к действию. Он продолжал сидеть в кабине и смотреть, как Мухамед поволок Третяка за шиворот, а тут же следом дядька Остап вскочил вдруг, и они оба запрыгали к тракторам.

Позади них вздымался к небу гигантский, лохматый в вышине столб пламени, и двое идущих выглядели угловатыми силуэтами, отбрасывающими на песок впереди себя длинные вихляющиеся тени. Мухамед и Третяк ускорили шаг, потом побежали. Только тогда Алексей смог заставить себя выпрыгнуть из кабины и сделать несколько шагов им навстречу. А грудь сжимал противный холодок, и ожидание нового взрыва спирало дыхание. Это ощущение мешало свободно двигаться, вдавливало голову в плечи.

Ослепительная вспышка, а следом за ней раздался взрыв. Это произошло, когда Алексей, встретив Третяка и Мухамеда, помог бурильщику зайти на трактор. Пламя метнуло резкие тени, а от удара дрогнула земля.

Чуть передохнув, Остап Тарасович и Мухамед пошли к санитарной машине, а Алексей взобрался в кабину и стал тупо смотреть на полыхающий фонтан. Он впервые с начала аварии почувствовал, что он здесь, собственно, лишний, ненужный, да и не пригодный ни к чему человек. Ощущение было настолько четким, ярким, что хотелось встать и уйти куда глаза глядят. Однако сердце еще надеялось на нечто.

Теперь нечего было и думать растащить остатки вышки или попробовать спасти из сарая, пусть и полуобгорелые, дизели и буровые насосы.

Мастер сел за рычаги и только по дрожи их понял, что двигатель работает. Алексей снова посмотрел на устье скважины. Около него уже не плясали песчаные фонтанчики. Там расползались темные парующие пятна. Это на песке проступила выбившаяся на поверхность вода.

«Все кончено… — сказал сам себе Алексей. — Уже ничего нельзя спасти…»

Темные пятна влаги, хоть испарение около столба огня было огромно, расползались быстро, прямо на глазах. Изменился и цвет пламени. Оно стало багряным, точно от гнева.

«Все кончено…» — повторил Алексей. Развернув трактор, он повел машину в сторону от ревущего фонтана. За ним отвернули от буровой и другие.

Глядя на все это, Остап Тарасович с глубокой и даже неожиданной для себя сердечной болью вдруг вспомнил, что вот так же, казалось, понуро и медлительно, уползали с поля боя побитые танки. И совсем неожиданно обернулся и погрозил фонтану кулаком:

— У, тварина!

Для него это слепое бешенство стихии действительно было как бы живым врагом, яростным и мощным, заставившим их отступить.

Алексею же представлялось, что это уже разгром и бегство. По крайней мере, сердцем своим он чувствовал именно так.

Он остановил трактор метрах в пятистах от огненного столба. Здесь же находились «газик» главного инженера, белая санитарная и красные пожарные машины. Пожарники, поблескивая касками, скатывали шланги.

Достав сигарету, Алексей закурил. Спичка в пальцах ходила ходуном, а сигарета в губах дрожала. Пожарник, стоявший неподалеку, двинулся было к нему, да, видно, раздумал. Глубоко затянувшись, Алексей опять пристально вгляделся в то, что происходило у устья скважины. Темное влажное пятно продолжало расползаться, но сама вода еще не показалась.

«А ты не волнуйся, — зло подумал Алексей. — Скоро покажется. Очень скоро. И тогда ты увидишь то, о чем только в учебниках читал. Читал — и удивлялся. А тут — пожалуйста!»

И неожиданно он словно опять услышал голос Гюльнары, крик ее в телефонной трубке: «Что ты натворил, Субботин!» Она так и кричала: «Что ты натворил, Субботин!»

Еще раз глубоко затянувшись, Алексей сплюнул, спрыгнул на песок, бросил окурок и затоптал его.

— «Натворил»… Тоже, умница! — буркнул Алексей и пошел к санитарной машине, где был дядька Остап. Снежинки, попадавшие на прихваченное жаром лицо Алексея, вызывали колющую боль. С подветренной стороны песчаных барханов и симметричных извивов свея снег задерживался. Окружающее походило на гравюру.

— «Натворил»… — распаляясь, продолжал бурчать Алексей. — Натворил… Словечко-то какое выискала. Сразу — в виноватые. Может быть, и были где-то виноватые буровики — здесь таких нет. «А чем ты докажешь, что «здесь таких нет»? — спросил сам себя Алексей. — Чем? Вот так…»

Кулаки сжались сами собой, но, пошевелив ими в карманах, Субботин распустил пальцы, а потом усмехнулся, глянув через плечо на ревущий и воющий огонь. Подавив ненужный вздох, Алексей потрогал щедрую повязку, закрывавшую обожженные уши. Предутренняя прохлада добралась и до них. И по телу пробежала ознобная дрожь.

Дядька Остап сидел на песке, привалившись спиной к колесу санитарной машины. Его нос и рот закрывала черная резиновая полумаска кислородного аппарата. Сестра примостилась на корточках рядом и следила за тем, как раздувается и опадает похожая на футбольную камера смесителя. Мухамед стоял тут же, прислонившись спиной к кузову. Глаза его были закрыты. Может быть, ему просто надоело смотреть на дикое пламя.

У фонтана опять раздался взрыв, «хлопок», как называют его газовики.

Скосив глаза на звук, дядька Остап глубоко вздохнул, а потом перевел взгляд на подходившего Алексея.

— Как ты, Остап Тарасыч? — спросил его мастер, присаживаясь рядом на песок, как очень усталый и расстроенный человек.

Сдвинув с лица кислородную полумаску, Третяк махнул рукой в сторону фонтана:

— От, бисова кутерьма!

— Плохи наши дела…