— Что?

— А вот — глянь.

На стволе дерева в нескольких местах были грязные разводы. Сотник отковырнул кусочек уже почти засохшей грязи, посмотрел себе под ноги, потом туда, откуда они пришли. Вновь посмотрел на свои, измазанные грязью, весящие под целую тонну говноступы.

— Гильз нету?

— Нет. Думаю, винтовка с мешком. Получается, еще прицел был, и неслабый прицел. Для такой-то дальности. И глушитель.

Гильзоулавливатель, прицел и глушитель. В строевые команды такое оружие не выдают. А гильзоулавливатель вообще в армии почти не применяется, Велехов за все время службы не получал оружие с гильзоулавливателем. Нет их ни на снабжении армии, ни на снабжении казаков. А тут, похоже, был.

— Петр Михеевич! — заорал откуда-то издали, даже голос был приглушен расстоянием, Чебак. Двое казаков поспешили к нему.

— Ты куда зараз рванул, сукин кот? — спросил Велехов. — Сказано было: на удаление прямой видимости. Мабуть с головой распрощаться хочешь.

— Смотрите.

Соболь присел, щупая почву. Потом острый глаз его заметил что-то непонятное, необычное — его рука мгновенно метнулась в том направлении, он поднял несколько листьев, поднес к глазам, потом попробовал языком.

— У них трехсотый, — озвучил он, — как минимум.

Трое казаков, не сговариваясь, посмотрели в темный, мрачный, поросший кое-где сломанным кустарником лес.

— Сходим? — с надеждой предложил Чебак.

— Совсем с головой не дружишь? — вызверился сотник. — Я зараз схожу. Это тебе не к сербам бегать. Да… пулемет им отдай. Их доля. Честная…

Есть одна очень хорошая поговорка. «Самое первое чувство — самое верное и искреннее, и поэтому его следует всегда оставлять при себе». Увы, но не всегда так получается.

Сегодня я уже ругал себя за то, что сказал вчера. Это были слова, достойные салонной истерички, но не русского офицера, имеющего особое задание, и не посла великого государства. В разведке нет понятия «отбросы», в разведке есть понятие «годный к вербовке материал» и «материал, не представляющий оперативного интереса». И на то, что от материала воняет за километр, настоящий разведчик не обратит внимания. Даже обрадуется — такими «отбросами» проще управлять.

И всё-таки видеть наследника больше не хотелось…

Наверное, сейчас кто-то обвинит меня в лицемерии и лживости. Напомнит Бейрут. Напомнит и Белфаст — тоже есть что напомнить. Вряд ли кто-то знает про это — и про то, и про другое, но допустим, что напомнит. И будет не прав.

Разница между этим всем есть. Она в том, что всё, делавшееся в Бейруте и Белфасте, было вынужденной необходимостью. Именно вынужденной, и каждый, кто этим занимался, понимал это. Здесь же — это не вынужденная необходимость. Это норма, чудовищная норма, когда армейских офицеров строят на плацу, выбирают по жребию одного из них и заставляют направлять асфальтовый каток на человека. Пусть на террориста, но всё-таки человека. А наследник, будущий глава государства, с удовольствием наблюдает за этим.

Поняли разницу? Если нет, то и читать дальше не стоит. Не поймете…

Чувствовал я себя скверно — более чем. Болели ноги. Вовремя не промытые и с грехом пополам обработанные раны дали о себе знать. А то, что я не вовремя обратился к эскулапам и пару дней просто терпел боль — дало знать еще хлеще. Почти сразу после того вояжа в тюрьму особого режима и бессмысленно жестокой казни я свалился пластом — в тот же вечер и целую неделю не мог встать. Посольский доктор, отогнав от меня местных эскулапов, осмотрел мои ноги и сказал, что, если я не хочу заражения крови, надо принимать меры, и принимать их быстро. В конечном итоге меня эвакуировали на крейсирующий в Персидском заливе авианосец «Николай Первый», где мной занялись уже флотские эскулапы, привычные к самого разного рода травмам и осложнениям. Эвакуировали вертолетом, который сел прямо у посольства, на одной из больших лужаек. Удивительно, но ноги мои остались до сих пор при мне, и через неделю меня переправили обратно, снабдив несколькими пачками каких-то антибиотиков, которые мне прописали принимать по два раза в день. Но это ерунда, главное — не ампутация.

Это я так шучу. На самом деле — прескверная шутка, никому не советую повторять. Умереть от инфекции — не мужская смерть, даже если инфекция вызвана ранениями при взрыве.

Чем занималась моя супруга, Аллах знает, но встретила она меня подозрительно приветливо и даже наградила настоящим, жарким до невозможности поцелуем. Если женщина так себя ведет — значит, чувствует за собой вину. Но проверять было некогда — я тоже чувствовал за собой вину, и вину немалую. Сколько времени уже здесь, а полезной информации ни на грош.

Так не работают…

От госпитализации еще на какое-то время я отказался наотрез — накачать антибиотиками меня сможет и местный посольский врач, а больше ничего не нужно. Поэтому с самого утра я поехал в посольство.

Добрался нормально — Тегеран по утрам был вообще тихим городом, а зеленая зона — еще тише. Было жарко, как и всегда летом, в здании посольства настежь были открыты все окна. Из дома я выехал рано, Тегеран пока не проснулся, движения почти не было.

У самой ограды посольства стоял белый экипаж Баварских моторных заводов, на него я обратил внимание сразу — вообще, все припаркованные у посольства незнакомые машины надо немедленно брать под контроль. Номера — обычные, гражданские, за слегка затемненным стеклом — отчаянно зевающий водитель. Вмешиваться не стал, но решил, что как только доберусь до своего кабинета, сразу вызову командира группы охраны посольства и спрошу его, что это за машина припаркована у самых ворот. Если он не сможет сразу ответить, значит, с обеспечением безопасности посольского здания у нас явные проблемы.

Охрана поприветствовала меня, справилась о моем здоровье. Здесь все были свои, и все понимали, что просто так ранение, да еще минно-взрывную травму осколками фугаса, посол получить не может. Да и про мое звание тоже было известно — это секретом не делалось. Поэтому стоявшие в охране десантники считали меня своим и отдавали честь искренне, это сразу было заметно. Насколько я знаю, некоторые «ответственные лица» награждали стоящих на часах «катеринками» с наказом выпить вечером за их здоровье, но я этого не делал, понимая, что это обидит десантников.

В присутствии, как всегда, было пусто, нанимать секретаря я не видел смысла, в кабинете я бывал редко, а любой посторонний человек — риск утечки информации. Даже информация о посетителях и времени прихода-ухода может быть весьма и весьма опасной. Цветы если и поливали, то нерегулярно.

А еще в кабинете кто-то был…

Это я понял очень просто. Если уходите из помещения, в котором есть что-то важное и ценное для вас, оставьте в косяке двери нитку или волос, а потом посмотрите, осталась она на месте или нет. Я оставлял белую нитку, но клал ее наверх, на полотно двери. Именно эта нитка валялась сейчас на полу перед дверью.