Эванджелина стиснула зубы. Леди Стентон и понятия не имела, какого рода внимания удостоилась Эванджелина.

— О, мама, — выговорила Сьюзен со вздохом. — Оставь. Я ведь сказала тебе, что не хочу, чтобы меня скомпрометировали до конца нашего пребывания здесь. Я еще не привыкла к нему. А танцевать с ним было просто ужасно.

— Пойди поспи, Сьюзен, — приказала леди Стентон, складывая веер. — Утром ты должна выглядеть наилучшим образом. — С этими словами она тоже вышла из комнаты.

Сьюзен покосилась на Эванджелину поверх очков, а потом у нее неожиданно вырвалось:

— Как вам это удалось?

— Удалось что? — спросила Эванджелина недоуменно.

— Привлечь внимание Лайонкрофта, не сказав ни единого слова. Только что он кружил меня в вальсе, а в следующую минуту я оказалась в одиночестве и смотрела за вами издали. Он так внезапно бросился к вам, когда вы сделали странную гримасу, а потом начали тереть виски. Похоже, у вас частенько бывают приступы головной боли?

— Верно, — согласилась Эванджелина, снова вздрагивая и морщась. — Это просто божье наказание.

— Как и весь этот вечер! — Сьюзен поправила тыльной стороной руки очки, сползшие с переносицы. — Послушайте, никогда не видела такого разнобоя в танцах за всю свою жизнь. Будто ни одному из присутствующих не хотелось здесь находиться и танцевать.

— Я уж точно не хотела, — пробормотала Эванджелина, хмуро оглядывая свои митенки.

Ее угнетало чувство вины. Она не собиралась танцевать. Но когда Лайонкрофт подошел и потянул ее за собой на танцевальную площадку, Эванджелина не успела ничего сообразить. На короткий миг она забыла о своем трауре. Как могло случиться, что один мужчина на короткое мгновение вытеснил из ее сознания весь мир?

— О, я знаю, что вы не хотели быть здесь. Вы говорили об этом матушке. А как насчет остальных? Танцевать на таком вечере так же просто и привычно, как дышать, Эванджелина. Что-то здесь нечисто.

Она собралась идти, потом обернулась через плечо и посмотрела на зал и пустой холл.

— В этом месте меня тревожат жуткие мысли. Иду в наши комнаты. — Она обернулась и посмотрела на Эванджелину через плечо: — Вы не идете? Мне надо найти мать, до того, как меня скомпрометируют.

— Я… я приду через минуту, — заколебалась Эванджелина, запоздало вспомнив, что так и не нашла Джинни. Возможно, сейчас было как раз подходящее время найти ее.

— Идите. Я скоро последую за вами.

Сьюзен нахмурилась, пожала плечами и затрусила по коридору, оставив Эванджелину одну бродить по темному дому.

Гэвин бурей ворвался в освещенный кабинет, с грохотом распахнув тяжелую дубовую дверь. По картинам на стенах прокатилась дрожь, и некоторые из них покосились.

Блэкберри-Мэнор был его домом, а дом — это очень личное пространство. И никто не должен был вторгаться на его территорию, не спросив предварительного разрешения.

— Встань! Немедленно!

Он надвигался на письменный стол, цедя слова сквозь стиснутые зубы. Огонь шипел и фыркал за решеткой камина, наполняя погруженную в тень комнату едким запахом дыма.

Хедерингтон поднял глаза от стопки бумаге плохо скрытым раздражением.

— А, Лайонкрофт… А я гадал, заглянешь ли ты сюда.

Движением руки Гэвин смахнул на пол бумаги, чернильницу и все остальное. Теперь он распластал ладони обеих рук на пустой столешнице и навис над письменным столом так, что его лицо оказалось на расстоянии нескольких дюймов от физиономии Хедерингтона.

— Надеюсь, гадать тебе придется недолго. С того мгновения, как ты ударил мою сестру, тебе было известно, что отвечать придется передо мной.

— Я буду отвечать? — Хедерингтон откинулся на спинку хозяйского стула, но не попытался собрать рассыпавшиеся бумаги. — Боюсь, что ты ошибаешься. Я ни перед кем не отвечаю.

— Потому что ты пэр?

Гэвин произнес это слово с насмешкой и презрением.

— Потому что она моя жена.

Хедерингтон хмыкнул. У Гэвина зачесалась рука: ему захотелось стереть кулаком эту усмешку с его лица.

— Я ею владею, Лайонкрофт. Она моя собственность. И как с таковой я могу делать с ней все, что захочу.

Пальцы Гэвина спазматически сжались, и он прыжком преодолел разделявшее их пространство, обогнув стол. В ту же секунду он схватил Хедерингтона за горло, пинком выбил из-под него стул, и тот упал в опасной близости от огня в камине. Гэвин усилил хватку и заставил сукина сына уткнуться носом прямо в столешницу.

— Держи себя в руках, — задыхаясь, пробормотал Хедерингтон. Лицо его сначала побледнело, потом налилось кровью. — Что бы ты ни причинил мне, я вымещу это на Роуз.

— Не выместишь, если я тебя прикончу, — прорычал Гэвин.

— Роуз не простила тебе убийства ее родителей, — проскрежетал Хедерингтон. — И едва ли способна будет простить хладнокровное убийство мужа. — В его улыбке появилось настоящее злорадство. — И отца четверых детей.

Гэвин снова с яростью сжал горло Хедерингтона, потом с отвращением швырнул его так, что тот ударился о стену. Любимая картина Гэвина упала и поцарапала лицо Хедерингтона тяжелой золоченой рамой.

Преодолевая яростный шум крови в ушах, Гэвин сказал:

— Встань, собери свои бумаги и возвращайся в отведенные тебе комнаты. Роуз и дети могут оставаться здесь сколько захотят, но ты уберешься с рассветом.

Первая же дверь, куда направилась Эванджелина в поисках болтливой Джинни, была та, что Лайонкрофт показал ей раньше. Комната, где собирались после обеда мужчины, оказалась просторной, хорошо обставленной библиотекой с полудюжиной стульев с широкими спинками, разожженным в камине огнем и бесчисленными рядами томов в кожаных переплетах.

Горничной здесь не было. Не было и Эдмунда Радерфорда, собиравшегося сюда вернуться выпить стакан портвейна. Кроме нее самой, там оказался только высокий лакей с бледным одутловатым лицом, молча наполнявший графин на низком буфете.

— Прошу меня извинить, — сказала Эванджелина, стараясь говорить мягко и негромко, чтобы не напугать его.

Рука, наливавшая бургундское в хрустальный сосуд, не дрогнула. Лакей закрыл графин пробкой, прежде чем повернуться к Эванджелине, и обратил к ней невыразительные глаза, лишенные любопытства.

— Чем могу вам служить?

Эванджелина слабо улыбнулась ему. Выражение его лица не изменилось.

— Я ищу горничную по имени Джинни.

— Я не знаю имен горничных.

— Сэр, — начала она и замолчала, заметив, что подобное обращение изумило его. — Я вам чем-то неприятна?

Лакей поколебался, но когда наконец заговорил, в словах его не было фальши: