Эстель заворожённо слушала, не смея перебивать женщину, а когда она замолчала, неожиданно обняла подругу и заплакала:

– Прости меня, Долорес! – ревела сеньорита.

– Что с тобой, дорогая? – удивилась графиня.

– Прости! Я плохо думала о тебе! – продолжала всхлипывать Эстель. – А ты не такая! Ты просто несчастная женщина! Я понимаю, сколько тебе пришлось пережить! Ты такая сильная! Надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я про тебя плохо думала? – утирая слёзы, виновато лепетала девушка.

– Господи! Какая же ты глупенькая, Эстель! – засмеялась сеньора. – Как я могу сердиться на такую милую и наивную девочку? И потом, мне давно уже наплевать на то, что про меня думают и говорят. Я прекрасно знаю наше общество, и мне известно, что творят господа, прикрываясь маской благочестия, как, например, мой муж. А ты такая чистая, такая искренняя. Я так рада, что встретилась с тобой, Эстель. Надеюсь, когда мы вернёмся в Испанию, и тогда остаемся подругами?

– Конечно, Долорес. Мы столько с тобой пережили вместе. Разве можно такое забыть. А твой муж? Он не будет против? – насторожено поинтересовалась сеньорита. – Вдруг ему не понравится наша дружба?

– Кто его будет спрашивать! – снова засмеялась графиня. – Я давно нашла на него управу. У нас с ним договор. Он не лезет в мои дела, а я молчу о том, что женщинам он предпочитает молодых засранцев, – неожиданно грубо отозвалась Долорес.

– Ну, тогда граф не стоит моих сожалений, раз он предпочитает засранцев, – задумчиво произнесла Эстель. Она настолько серьёзно повторила ругательство графини, и это выглядело настолько забавно, что Долорес расхохоталась, и Эстель, взглянув на графиню, тоже засмеялась.

– Вот ещё – расстраиваться из-за них! – весело воскликнула сеньора, имея в виду всех мужчин, вместе взятых, включая капитана. – Они дураки, раз не ценят своего счастья! – добавила графиня, и у Эстель несколько поднялось настроение.

«Действительно, зачем так расстраиваться из-за пирата?» – успокаивала себя сеньорита. Правда, когда ночь опустилась над морем, и девушка легла спать, она долго не могла уснуть, вспоминая минувший день и капитана, терзаясь тревожными мыслями о нём.

Глава 5

После несостоявшегося бунта капитан заходил в свою каюту только спать. Даже ел вместе с командой. Эстель к себе, как и обещал, не приглашал и целыми днями находился на мостике, делал измерения, корректировал курс и, проверяя и контролируя всё на свете, следил за работой вахтовых и команды.

Наверное, на корабле не осталось ни одного уголка, куда бы Корбо не сунул нос и не сделал замечания. Даже спустился в самый нижний трюм, где плескалась зловонная жижа, регулярно просачивающаяся через борт, и отругал за нерасторопность матросов, откачивающих воду.

Через три дня отходившая ко сну команда угрюмо молчала и растеряно переглядывалась. У кого-то под глазом светился синяк, у кого-то исчез зуб или распухла губа. Устраиваясь в гамаке на ночлег, Форест злорадно наблюдал за притихшими товарищами. Первый не выдержал Кловис:

– Наш-то словно взбесился! За любую провинность орет, а проштрафишься чуть более – сразу в морду! Или наказание какое устроит. И главное, понимаю: всё по закону! Но всё равно обидно, – посетовал щуплый пират.

– Насколько я помню, вы этого и хотели? – ехидно хмыкнул Форест. – Вам не нравилось, когда капитан к вам относился по-человечески, ну а теперь чем недовольны? Получите, чего заслужили, – хихикнул мастер парусов.

– Да. И чего нам не хватало? – пытаясь сквозь опухшее веко разглядеть товарищей, согласился Санчес. – Ну, подумаешь, развлекался с девчонкой, – пожал плечами парень, и команда разом печально вздохнула.

– Чего на него нашло? Словно дьявол вселился, – проворчал Лорент, потирая скулу: сегодня Корбо обнаружил отсыревший порох, и главному канониру не поздоровилось.

– Вы лишили его радости, – назидательно ответил Форест. – Отобрали любимую игрушку…

– Всё равно мы скоро должны её отдать, – возразил Нихель.

– Тогда бы вы были невиноваты, – ответил мастер парусов. – Вы же знаете, насколько Корбо не любит, когда его заставляют делать что-либо против его воли. Чего было лезть? Потешился бы капитан ещё несколько деньков… Что вам, жалко что ли? Позавидовали чужому счастью… – с укором произнёс пожилой пират, и парни согласились: действительно, зачем послушались этого Понса?

– Остаётся терпеть и ждать, когда он успокоится… Не может же он вечно злиться? – проговорил Кловис.

– Когда девчонка покинет корабль, тогда, видать, и успокоится, – предположил Санчес.

– Я же говорил: Русалка! – прогудел большой Джо, и печальный вздох великана, подхваченный моряками, прошелестел по кубрику.

Ещё немного поболтав о скором прибытии в порт, команда мирно захрапела; завтра их ожидал новый беспокойный день.

Капитан между тем продолжал ворочаться в постели. Несмотря на усталость, Тэо опять не мог уснуть. Оставшись в каюте один, он пытался отогнать мысли о Эстель, но образ синеглазой пленницы вновь и вновь посещал его. В такие минуты Корбо ощущал себя голодным львом, от которого прячут добычу, и злобное раздражение охватывало его душу. Он буквально чуял исходящий из-за перегородки манящий запах добычи, до него доносился чарующий голос, а осознание близости жертвы будоражило кровь. Но не имея возможности получить желаемое, пират, как зверь, со ожесточением взирал на проклятую стену, скрывающую от него девушку, и начинал ненавидеть и себя, и Эстель, и всю свою команду.

Когда мужчина наконец засыпал, коварная Русалка забиралась к нему в постель и, лаская поцелуями, тревожила своим гибким телом. Корбо стискивал девушку в объятиях, но лукавая Русалка неожиданно исчезала, а проснувшись, капитан обнаруживал в руках скомканную подушку и даже, как-то разозлившись на себя, швырнул её в стену. Чувствуя, как злость, готовая разорвать его изнутри, вновь вскипает в груди, Корбо вставал и, ощущая непреодолимое желание выплеснуть её на кого-либо, лазил по кораблю, выискивая повод исполнить такую потребность.

Плаванье продолжалось, и фрегат, наконец, подошёл к северу африканского континента. Благополучно минуя Гибралтарский пролив, «Поцелуй Фортуны», опасаясь встречи с испанцами, благоразумно жался к берегам владений османской империи. Над кораблём взвился штандарт турецкого корсара, и Корбо извлёк из тайника полученную у знакомого раиса4 грамоту, удостоверяющую принадлежность судна к Алжирской флотилии.

Не желая вызывать лишних вопросов, Тэо переоделся в одежду османских моряков. Единственно – капитан не изменил любимому цвету и грозным чёрным изваянием гордо возвышался на мостике, а загорелая кожа, борода и красная феска5 только добавляли французу вид турецкого подданного.