— Чувство вины сыграло мне на руку.

— Повезло.

Распорядитель шагнул в камеру для рабов, Арин последовал за ним. Внутри была еще одна дверь, которую не видели валорианцы, приходившие сюда забирать покупки. Гэррани прошли в темную комнатку без окон. Аукционист зажег лампу.

— Кто знает, когда еще тебе удастся выбраться, — сказал Плут, — так что говори все, что знаешь, и побыстрее.

Арин изложил все, что выведал за последние две недели. Он описал устройство генеральской виллы и, вооружившись угольком, набросал ее примерный план на листке бумаги. Вокруг он дорисовал хозяйственные постройки и отметил особенности рельефа.

— В доме я был только однажды.

— Сумеешь попасть туда еще пару раз?

— Возможно.

— Что знаешь о передвижениях генерала?

— Пока ничего особенного. В основном он проводит учения за стенами города. Дома его почти не бывает, но он всегда где-то поблизости.

— А что девчонка?

— Ездит в гости. Сплетничает. — Арин промолчал о том, что его насторожили чрезвычайно меткие замечания дочери генерала о ребенке леди Фарис. И о том, что молодая госпожа как будто вовсе не удивилась, когда ее раб вдруг заговорил по-валориански.

— Об отце она не говорит?

Арин подумал о разговоре в конюшне, но это не считается. Никакой полезной информации. Он покачал головой:

— О военных делах она вообще не упоминает.

— Возможно, еще скажет. Генерал может поделиться с ней планами. Всем известно, что он готовит дочь в армию.

Арин не собирался об этом говорить, но слова, подозрительно напоминающие обвинение, вырвались сами:

— Почему ты не сказал мне, что она занимается музыкой?

Плут посмотрел на него прищурившись.

— Это не имело значения.

— Неужели?! Поэтому ты попытался продать меня как певца?

— И благодарю бога удачи за эту мысль! На кузнеца она не клюнула. Ты хоть знаешь, как долго я пытался пристроить своего человека в поместье генерала? А ты чуть не испортил все своим упрямством. Я тебя предупреждал, что на арене нелегко. И потом, я всего-то попросил тебя спеть. Так трудно было сделать как велено?

— Ты мне не хозяин.

Плут взъерошил короткие волосы Арина и улыбнулся.

— Конечно нет. Ладно, парень, так и быть, в другой раз, прежде чем подослать тебя шпионом в дом знатных валорианцев, обязательно расскажу, что нравится молодой госпоже.

Арин закатил глаза и повернулся к выходу.

— Эй, — бросил вдогонку Плут, — а что насчет оружия?

— Я над этим работаю.

Краем глаза Кестрель увидела, что Арин входит в лавку ювелира как раз в тот момент, когда старик произнес:

— Очень жаль, госпожа, но это подделка. Просто красивые стекляшки.

Кестрель вздохнула с облегчением.

— Но вы не расстраивайтесь, — добавил ювелир. — Можете всем говорить, что это топазы, никто ничего не заметит.

Вернувшись в карету, Кестрель потребовала:

— Теперь я хочу знать правду.

Раб побледнел.

— Правду?

Она удивилась его замешательству, но потом осознала, что он не так ее понял. Кестрель почувствовала укол обиды: как мог Арин подумать, что она станет требовать у него отчета о встрече с другом? Она испытующе посмотрела на раба. Тот поднял руку и провел по лбу, словно пытаясь что-то смахнуть с лица.

— Твои личные дела меня не интересуют, — пояснила Кестрель. — Можешь не бояться, я не полезу в твои тайны.

— Значит, вы хотите, чтобы я доносил на других рабов, — решил Арин. — Чтобы я вам рассказывал об их проступках. Кто украл хлеб из кладовых, кто съел апельсин в роще. Я не стану этого делать.

— Нет, я прошу вовсе не об этом. — Кестрель на секунду задумалась, прежде чем продолжить: — Ты прав. Люди говорят мне только то, что я, по их мнению, желаю слышать. Но надеюсь, что ты будешь со мной честен, как сегодня у Джесс. Мне нужно, чтобы ты говорил что думаешь.

— Так вот чего вы хотите, — медленно протянул он. — Честности.

— Да.

Арин помолчал.

— Трудно говорить свободно, когда ты во всем ограничен, — сказал он наконец.

Кестрель поняла, что ей ставят условие.

— Я могу обеспечить тебе свободу передвижений в пределах поместья.

— Дайте мне привилегии домашнего раба.

— Хорошо.

— И позвольте мне одному ходить в город. Хотя бы изредка.

— В гости к другу?

— К возлюбленной.

Кестрель задумалась на мгновение.

— Договорились.

— О нет! — воскликнула Кестрель с улыбкой. Она и еще трое человек играли в «Зуб и жало» на террасе. Отсюда открывался вид на лужайку, где расположились остальные гости леди Фарис.

— Это очень плохая идея, — сказала Кестрель юноше, сидевшему напротив нее.

Пальцы лорда Айрекса застыли над костяшкой. Он только что выложил ее лицевой стороной вниз и собирался перевернуть. Его губы сжались, а потом искривились в усмешке.

Ронан, который сидел сбоку, взглянул на Кестрель. Айрекс славился своей жестокостью, которая не раз пригодилась ему в жизни — и особенно в бою. Этой весной он победил на турнире, который устраивали для валорианской молодежи. Там свое искусство могли показать те, кто еще не поступил на службу.

— На вашем месте я бы ее послушал, — посоветовал Ронан, лениво перемешивая свои костяшки — небольшие пластинки из слоновой кости.

Беникс, четвертый игрок, промолчал. Они не знали, что после победы на турнире Айрекс подошел к Кестрель с недвусмысленным предложением. На приеме у губернатора он зажал ее в углу. Кестрель помнила его глаза, в которых поблескивало высокомерие. Но она рассмеялась Айрексу в лицо и ускользнула.

— Я понимаю, у вас есть две лисицы, — усмехнулась Кестрель. — Но их недостаточно.

— Я уже сделал ход, — холодно произнес Айрекс. — Выложенную костяшку нельзя забрать.

— А я вам разрешаю. Сделаем исключение.

— Значит, вы хотите, чтобы я ее забрал?

— Ага! То есть я права насчет лисиц.

Беникс заерзал. Изящный стул заскрипел под его весом.

— Переворачивайте, Айрекс, и дело с концом. А ты, Кестрель, перестань его дразнить.

— Я просто дала дружеский совет.

Беникс хмыкнул.

Айрекс смотрел на Кестрель с нарастающей злобой и явно не мог решить, говорит ли она правду или лжет и на что она рассчитывает — на то, что он поверит ей, или все-таки нет. В конце концов он открыл костяшку. Лисица.