Арин повернулся к ней, скрестив руки на груди.

— Мне не до игр — много работы.

Кестрель невольно обратила внимание на угольную пыль, набившуюся ему под ногти.

— Я могу тебя освободить от нее.

Он отвернулся.

— Я предпочитаю доводить дело до конца.

Надо было уйти. Оставить его здесь, в шумной и жаркой кузнице. Кестрель не собиралась ничего больше говорить, но в последний момент все же не удержалась.

— Все равно тебе меня не обыграть.

Арин бросил на нее уже привычный взгляд, полный презрения, но потом усмехнулся, чего раньше не бывало.

— И где мы будем играть? — он обвел рукой кузницу. — Здесь?

— В моих покоях.

— В ваших покоях? — Арин недоверчиво покачал головой.

— В гостиной. Или в приемной, — прикинув, добавила Кестрель, хотя предпочла бы не играть с ним в комнате, где их может увидеть кто угодно.

Арин задумался, облокотившись на наковальню.

— Гостиная вполне подойдет. Я доделаю последний меч и приду. В конце концов, не зря же вы разрешили мне ходить в дом. Надо пользоваться привилегией.

Он хотел сказать что-то еще, но замолчал, вглядываясь в лицо Кестрель. Ей стало не по себе. Почему он так на нее уставился?

— У вас грязь на щеке, — коротко сказал Арин.

Затем он взял молот и снова принялся за работу.

Только добравшись до ванной, Кестрель поняла, в чем дело. Наклонив зеркало под нужным углом, она поймала янтарный отблеск закатного света и увидела то, о чем сказал Арин и о чем пыталась предупредить ее Лира. Бледное пятно тянулось от скулы к подбородку. Этот след оставила рука отца, когда он напоследок коснулся щеки Кестрель, словно скрепив договор печатью.

Арин успел помыться и переодеться. Когда он появился на пороге гостиной, Кестрель отметила, что держится раб непринужденно. Не дожидаясь приглашения, Арин прошел в комнату, отодвинул второй стул и уселся напротив Кестрель. Он расслабленно, почти небрежно положил руки на стол и по-хозяйски откинулся на обитую парчой спинку стула. В господской гостиной он смотрелся на редкость органично.

С другой стороны, Арин и в кузнице смотрелся ничуть не хуже. Кестрель отвела взгляд и сгребла рассыпанные игральные костяшки. Наверное, это особый талант — легко вписываться в любое окружение. Она сомневалась, что смогла бы так же.

— Это не гостиная, — сказал Арин.

— Вот как? — Кестрель перемешала маленькие пластинки. — А я-то, дурочка, гостей здесь принимаю.

Губы Арина изогнулись в полуулыбке.

— Это комната для письма. Вернее, — он вытянул шесть костяшек, — была когда-то.

Кестрель тоже набрала нужное количество пластинок. Она решила не выдавать своего любопытства. Нельзя позволить себя отвлечь. Кестрель разложила костяшки лицом вниз.

— Подождите, — остановил ее Арин. — На что мы играем?

Об этом Кестрель позаботилась заранее. Она достала деревянную коробочку из кармана юбки и поставила на стол. Арин тут же взял ее в руки и потряс. Раздался тихий стук.

— Спички. — Он бросил коробок обратно на стол. — Не больно-то высокая ставка.

А на что еще играть с рабом, которому нечем расплачиваться? Она долго ломала голову над этим вопросом и ничего лучше не придумала.

— Может, я просто боюсь проиграть, — ответила Кестрель, пожав плечами. Затем она высыпала спички на стол и поделила поровну.

— Мм, — отозвался раб, и они сделали первую ставку.

Арин расположил свои костяшки так, чтобы видеть изображения на пластинках, не показывая их Кестрель. Он быстро пробежался по ним взглядом, после чего отвернулся и принялся рассматривать роскошный интерьер. Кестрель почувствовала, что злится: во-первых, Арин лишил ее полезной информации, которую дало бы выражение его лица, а во-вторых, он явно проявил галантность, позволяя ей спокойно рассмотреть свой расклад. Как будто ей нужны поблажки!

— Откуда ты знаешь? — спросила Кестрель.

— Что именно?

— Что здесь была комната для письма. Я никогда об этом не слышала.

Кестрель начала выставлять костяшки. Едва увидев, что ей досталось, она вдруг подумала, что Арин мог отвернуться вовсе не из вежливости. Возможно, он как раз хотел ее спровоцировать.

Она сосредоточилась на раскладе и с облегчением обнаружила, что тот весьма удачен. Тигр (самая сильная кость), волк, мышь, лиса и два скорпиона — неплохая подборка, за исключением мыши. Кестрель любила играть «жалящими»: их часто недооценивали.

Неожиданно она осознала, что Арин все еще медлит с ответом. Он пристально следил за ней.

— Я понял это, — ответил он наконец, — по расположению комнаты, кремовой расцветке интерьера и рисункам лебедей. Так выглядели комнаты, в которых гэрранские аристократки писали письма и вели дневник. Посторонних сюда не пускали. Я не имею права здесь находиться.

— Что ж, — ей стало неловко, — все уже не так, как прежде.

Арин сделал первый ход: волк. Стало быть, шансы Кестрель добавить волков в свой расклад уменьшились. Она выложила лисицу.

— И откуда ты знаешь, как выглядят комнаты? — продолжила допытываться Кестрель. — Ты раньше был домашним рабом?

Пальцы Арина дрогнули. Она явно расстроила его, хотя вовсе этого не хотела.

— Во всех богатых гэрранских домах устраивали комнаты для письма, — пояснил Арин. — Это общеизвестный факт. Любой раб мог бы рассказать вам то же самое. Спросите Лиру, к примеру.

Кестрель никогда не задумывалась о том, что он знает Лиру, — по крайней мере, она не ожидала, что они настолько хорошо знакомы, что Арин может упомянуть ее в разговоре. С другой стороны, удивляться здесь нечему. Теперь Кестрель вспомнила, как быстро Лира подсказала ей, где искать Арина. Будто ответ все время находился на поверхности ее сознания, готовый вспорхнуть, точно стрекоза над водой.

Какое-то время Кестрель и Арин молча выкладывали костяшки, сбрасывали старые и набирали новые, лишь изредка называя ставки.

Потом руки Арина замерли.

— Вы переболели чумой.

— Ой! — Кестрель не заметила, как ее широкие рукава с прорезями соскользнули вниз, открывая предплечья. Она потрогала короткий шрам на сгибе левой руки. — Во время колонизации полуострова многие валорианцы заразились.

— Но не многим повезло лечиться у гэрранского лекаря, — возразил Арин, уставившись на шрам.

Кестрель поправила рукава, затем взяла спичку и покрутила ее пальцами.

— Мне тогда было всего семь. Я мало что помню.

— Но вы определенно знаете, что произошло, хотя бы в общих чертах.