Я получил адрес: Ред-Ков, неподалеку от Рок-Харбора, после чего поблагодарил и расплатился. По дороге в отель я купил себе несколько хлопчатобумажных и льняных штанов, шорты и рубашки. Отель арендовал для меня машину, я уложил вещи, поблагодарил, расплатился и двинулся в путь.

25

До Рок-Харбора я бы доехал в тот же день. Справившись с несколькими неприятными ситуациями из-за обгонов и поворотов, я постепенно освоился с левосторонним движением и помчал сначала по шестиполосной автостраде, которая тянулась вдоль берега, затем по двухполосному шоссе, которое то немного отдалялось от него, то приближалось к берегу вновь. Но неожиданно на меня напала полнейшая нерешительность.

Съехав на обочину, я остановил машину и вышел. Что мне нужно от Ирены Гундлах – или Ирены Адлер? Сказать, что я все еще держу на нее обиду? Сказать ей наконец в лицо то, о чем тогда я говорил ей лишь мысленно? Что нельзя использовать человека, а потом просто бросить его? Что хотя я и выглядел в ее глазах простаком и недотепой, но любил ее, а чужой любовью играть нельзя? Что она могла хотя бы написать мне, объясниться и как-то смягчить обиду?

Я опять поставлю себя в неловкое положение. Прошло сорок лет, и она посмеется над тем, что прошлое до сих пор не отпускает меня. Я и сам находил смешным, что оно все еще так свежо для меня. Мне казалось, будто я только вчера сидел с ней на скамейке на берегу Майна, будто только вчера ждал ее возле микроавтобуса, будто только вчера она высадила меня на окраине деревни. А еще мне казалось: если бы мы с ней вновь очутились на той скамейке, я повел бы себя точно так же, как тогда.

Неужели именно так происходят все истории, которые не кончаются? Но истории не кончаются сами по себе – их заканчивают. Мне следовало довести ту историю до конца, тогда в ней появился бы смысл. Я внушил себе, что без Ирены мой брак с другой женщиной не получился бы столь удачным, но это было неправдой. Я относился к школьным годам, к учебе в университете, к смерти матери, к отцу, который, несколько раз навестив меня у своих родителей, уехал в Гонконг и умер там, так, как относятся к делам, сданным в архив: что было, то прошло, и прошлое не может быть другим, его не изменишь. Почему же что-то твердит мне, что с Иреной все могло сложиться иначе, чем сложилось?

Я стоял на вершине холма. На западе тянулись горы, поросшие травой, кустарником, кривыми деревьями и деревьями прямыми, будто столбы; прямые деревья с белесыми стволами, без коры, выглядели больными. На востоке за двумя горными грядами лежало море. Я перешел на другую сторону дороги, сел на обочине. Море было пятнистым, серым и голубым, рябь чередовалась с гладью. Вдали шли два корабля, но казалось, будто они не двигаются с места.

Идти, не сходя с места, – именно так я чувствовал себя сейчас. Потом я сказал себе: это только кажется, будто корабли не двигаются с места. Возможно, и я не стою на месте, вопреки моему самоощущению. Мне пришли на ум пятна на моем пиджаке, и я рассмеялся. Пятна, которые раньше испугали бы меня, представлялись мне сущим пустяком со дня, проведенного в Ботаническом саду. Значит, я сдвинулся с места. И если я осрамлюсь перед Иреной Гундлах – или Иреной Адлер, моя оплошность будет всего лишь чем-то вроде пятна на пиджаке.

Светило солнце. Пахло сосной и эвкалиптом. Мне чудилось, что пахнет морем, его темным, сырым, соленым дыханием. Стрекотали цикады, порой из долины доносилось завывание электропилы. Нет, мне не о чем беспокоиться. Завтра я поеду в Рок-Харбор, а сегодня найду отель у моря, сяду на террасе и буду смотреть, как стремительно наступает ночь. В Австралии порой кажется, будто до сумерек еще далеко, но вдруг буквально за несколько минут голубое небо делается темно-синим, потом черным, и наступает ночь.

26

В Рок-Харборе было четыре улицы, а еще маленький причал, у которого стояло несколько яхт и моторок, магазинчик с кафетерием, почтовое отделение, контора по торговле недвижимостью и чугунный солдат на каменном постаменте, поставленный здесь в память о павших на двух мировых войнах, а также на корейской и вьетнамской войне. Я объехал четыре улицы, пустовавшие не из-за раннего часа, как мне сначала подумалось, а из-за того, что летние домики еще не были заселены отпускниками. Ни улицы, ни дома с табличкой «Ред-Ков» я не увидел. Я зашел в магазинчик, чтобы навести справки.

– Вы ищете Айрин? – Седовласый, незагорелый, с красноватыми глазами человек, сидевший на стуле возле барной стойки, отложил книгу и встал.

Айри-и-ин? Ирена, три коротких слога, три гласные, три ноты песни, три такта вальса – имя, которое хочется пропеть и протанцевать. «Айри-и-ин» тянется, будто изжеванная жевательная резинка.

– Она живет в часе езды отсюда. У вас есть лодка?

– Я приехал на…

– Туда можно добраться только на лодке. Но можете подождать ее здесь. Раза два в месяц она заглядывает сюда и вчера была здесь. Позвонить ей нельзя, она вне зоны доступа.

– А катера вдоль берега ходят?

Он рассмеялся:

– Паромы? Нет, ничего подобного у нас нет. Мой сын отвезет вас туда на моторке. И заберет обратно, если вы уже знаете, когда захотите обратно.

– Я позвоню…

– Позвонить оттуда нельзя…

– А может ваш сын отвезти меня туда прямо сейчас? И сегодня же вечером забрать обратно?

На сей раз он дал мне закончить фразу. Кивнув, он пригласил меня за один из столиков на террасе, чтобы я подождал Марка, его сына. Сидя за столиком, я услышал, как он говорит по телефону. Затем он принес два бокала пива, подсел ко мне и представился. Раньше он жил в Сиднее, но город ему надоел, поэтому вот уже семь лет он живет здесь. Он любит море и покой, то, как городок просыпается к началу отпускного сезона, любит суету летних месяцев, послесезонное время, когда на несколько недель летние домики за скромную плату снимают писатели и художники, а потом опять наступает затишье. К нему все заглядывают: молодые семьи, старики, подростки, художники.

– Там, где она живет, я бы жить не стал. Места красивые. Но одной красотой… ведь вокруг ни души. Что привело вас к ней?

– Мы давно не виделись.

– Знаю. – Он рассмеялся. – Иначе бы мы с вами уже встретились. Когда вы виделись в последний раз?

– Много лет тому назад.

Он оставил меня в покое. Потом пришел Марк, отвел меня к лодке, допотопному баркасу, запустил двигатель и отчалил. Он стоял в каюте за штурвалом, я сидел на скамеечке перед каютой, подставив лицо солнцу и ветру. Все прибрежные горы выглядели одинаково, баркас размеренно покачивался, плескались волны, ровно постукивал мотор. Я заснул.

1

Я проснулся, когда Марк заглушил мотор. Баркас несло в бухту, прямо на мол. Неподалеку от него Марк вновь включил мотор, направил лодку к концу мола и причалил там.

– Сегодня вечером, в шесть?

– Да. – Я спрыгнул на причал. Отчалив, Марк направил баркас в море. Я смотрел ему вслед, пока он не достиг окончания бухты и не скрылся из виду. Потом я обернулся.