Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Посидим немного на террасе, — сказал он. — Раскрыть зонтик или вы предпочитаете так? — Вынес плетеный столик, два плетеных кресла, две банки пива, два стакана. — Видите надписи? Я купил эти стаканы в тот вечер, на память.
— Да, в самом деле, — отозвался я.
— Вы не голодны? — спросил он. — Тогда сначала выпьем. А потом я что-нибудь приготовлю.
Его явно что-то беспокоило, мы пили пиво, и он почти все время молчал — так, время от времени пробурчит пару слов. А я почувствовал себя совершенно беспомощным по отношению к пространству, которое расстилалось передо мной. И не приходило в голову ни одно слово, которое имело бы смысл произнести. Так что мы сидели, попивая пиво, а солнце поднималось все выше, словно, взойдя на самую вершину неба, вместо того, чтобы начать клониться к западу, намеревалось продолжать подъем, пока не исчезнет, не растворится где-то там, наперекор извечному закону природы. Так что даже это солнце словно бы изменилось с тех пор, когда оно ежедневно заходило за видневшиеся вдали холмы. Ничто здесь больше не было таким, как прежде. От лесов вроде бы тянуло смолой, но и этой смоле я почему-то не верил. Ее запах показался мне сладковатым, пресным, словно бы недостаточно горьким. А ведь когда-то даже в носу свербело, слезы из глаз текли, особенно когда собирали смолу из вековых деревьев. Но эти деревья росли только в моих глазах, потому что, глядя вокруг, я смотрел в глубь себя. Однако из памяти мне мало что удалось извлечь. Даже течение Рутки. Может, потому, что над всем царило водохранилище — над землей, небом, лесами, памятью. Оно шумело, полнилось голосами, да что там — вибрировало от возгласов, крика, визга, смеха, словно показывая мне свою мощь, способную изменить мир. Берега его будто бы раздвигали лес. Или, может, лес сам отступал, освобождая место для греющихся на солнце тел, которые все появлялись из домиков, из подъезжавших автомобилей, из воды. Поверхность ее буквально устилали лодки, байдарки, надувные матрасы и бесчисленные головы в цветных шапочках, которые, казалось, неспешно расползались во все стороны — неторопливо, бестолково и бесцельно. Они исчезали, чтобы снова появиться несколькими метрами дальше, подскакивали и приподнимались над водой, точно пытались вырваться из заключения. Множество голов. Они напоминали мне прежние кубышки и кувшинки в широко разлившейся излучине Рутки, в пору их цветения. Среди всего этого я ощущал себя колючкой, которая в состоянии только причинять боль, ничего больше. И решил уехать, прямо сегодня, не дожидаясь вечера.
Я уже собирался было сказать об этом пану Роберту, когда он, первым нарушив наше молчание, произнес:
— Я, кажется, писал в одном из писем, что собираюсь продать этот домик.
Я вам могу поклясться, что он никогда об этом не писал. А меня зачем позвал? Попрощаться с этим домиком?
— Уеду. Отсюда, из города и вообще. Еще не знаю когда. Жду, пока подвернется покупатель. Есть один, но он хочет в рассрочку. А вы сами знаете, что такое оплата в рассрочку. Выплатит первый взнос, второй, а потом начнет тянуть. Если в рассрочку, всегда найдутся дела более важные и неотложные, чем очередной платеж.
— Может, мне продадите? — пошутил я. И тут же пожалел об этой шутке. Слова вылетели сами, словно бы помимо моей воли, в обход моих мыслей и желаний. Тем более что я как раз собирался произнести: «Мне очень жаль, пан Роберт, но я вынужден уехать, сегодня же. Дорога длинная, а утром нужно быть на месте. Дела, понимаете...»
— Вам? — Пан Роберт засмеялся, но, судя по смеху, вовсе не воспринял мои слова, как шутку. — Вам? — повторил он чуть насмешливо. — Смешно. Живете в другой стране, за сотни километров. А дача у вас будет здесь. И что, станете приезжать сюда на денек другой?
— Иногда и на денек-другой бывает полезно сменить страну, — продолжал я, будто наперекор себе, наперекор ему, раз он не понял, что я пошутил.
— И что, правда приезжали бы? Ну да, ну да... Столько я вам писал, столько лет уговаривал. А теперь будете приезжать. Как же, как же... И насколько часто?
— Как сложится.
— Что сложится?
— Обстоятельства.
— Какие?
— Разные. Обстоятельства невозможно предвидеть.
— Но такой домик не может стоять и ждать ваших благоприятных обстоятельств. За ним присмотр нужен. Не говоря уже о постоянном ремонте. Да и воровать стали. Недели не проходит, чтобы у кого-нибудь дверь не взломали. Мы пробовали установить дежурства, но один не приехал, другой забыл, а третьему что-то помешало. Лучше всего было бы нанять кого-нибудь, чтобы присматривал за всем, но тогда ему пришлось бы здесь жить. — И, после небольшой паузы, уже спокойно, словно подводя итог: — А вы, в лучшем случае, раз в году...
— Может, и два. — Я продолжал его испытывать, не понимая, почему он так сопротивляется.
Пан Роберт взглянул на меня с подозрением.
— Ну хорошо, допустим, два. Но зачем вам это? Зачем? — бросил он раздраженно.
— Затем же, зачем сюда другие приезжают, — ответил я. Не знаю, может, я и себя испытывал. — Подышать свежим воздухом. Отдохнуть, отвлечься от всего.
— Да что вы такое говорите?! — взорвался он. — Где вы теперь найдете свежий воздух? Ни воздуха нет, ни воды, ничего. Кто еще чувствует воздух, которым дышит? Человек дышит, потому что организм того требует. Да если даже и так, разве это выход — надышаться по выходным? Или даже за месяц отпуска или сколько там. Никому это не поможет. Или вы думаете: они отвлечься, отдохнуть сюда приезжают? — Пан Роберт резко отвел руку со стаканом, так что немного пива выплеснулось на рубашку. — Разве вы не видите, что здесь стало даже хуже, чем в многоэтажках? Там хоть сотни квартир, и ты не обязан никого знать. Поздоровались — и достаточно. Да и то не со всеми: с теми, кто живет ниже или выше этажом, — необязательно. А уж тем более, если еще выше или ниже. Бывает, неделями соседа не встретишь. Если вы уходите и приходите в разное время, так можете ни разу не встретиться, пока гроб из квартиры не вынесут. А здесь: хочешь не хочешь, а надо. Только приедешь — уже облепили, как муравьи. И зудят, кусают, объедают. Через неделю такого отпуска уже не