в надежде, что это он. Раньше неохотно отвечал на его письма и открытки, с трудом брался за это дело, а теперь, услышав телефонный звонок, мечтал, чтобы это оказался он. Я пытался придумать объяснение его молчанию. Но я ведь почти ничего о нем не знал. Несмотря на всю словоохотливость, никакой личной информации, кроме того, что у него есть этот домик на берегу водохранилища у леса и лавочка с сувенирами в городе. Словно он четко определил границы того, о чем может мне писать. Впрочем, примерно, как и я. Но я-то был пассивной стороной этого знакомства.

Прошел год, потом еще один. И вдруг письмо, снова длинное, сердечное, многословное и такое же искушающее, как в прежние годы. Вы себе даже не представляете, какой грибной выдался год. Белые, подосиновики, грузди, маслята, рыжики, лисички — на любой вкус. Лисички, жаренные на сливочном масле, — пальчики оближешь. Никакие отбивные с ними не сравнятся. Или рыжики с лучком, в сметане — мечта. А больше всего их там, где могилы. Там никто не собирает. И чего люди боятся? Мне все равно, могилы рядом, не могилы... Грибы те же самые. Кому какое дело, что там в земле, с обратной стороны. Если так рассуждать, то нельзя ни ходить, ни ездить, ни дома строить, даже пахать, сеять — и то нельзя, ведь весь прежний мир там лежит. Пришлось бы нам порхать над землей или даже переселиться куда-нибудь. Вот только куда?

Все собирают, сушат, маринуют, жарят. По вечерам — здесь грибочки, там грибочки. Пол-литра, литр. Вы себе не представляет, какое веселье. А квашеные грибы пробовали? Деликатес. Есть здесь одна мастерица, которая грибы заквашивает. Для этого лучше всего грузди подходят. А для груздей, если приедете, как раз самая пора. Дайте знать, не откладывайте. Хоть квашеных грибочков поесть приезжайте, я вас приглашаю. Я с той женщиной договорился: приедете — приготовит.

Там, где могилы... меня как током ударило. Без малейших колебаний я схватил трубку, чтобы позвонить ему: еду. Но тут же положил ее на рычаг. И так чуть не каждый день. Поднимал трубку и клал обратно — лучше завтра. Хотя всякий раз мне словно что-то подсказывало: сейчас или никогда. Но я опять откладывал на завтра. Однажды уже было набрал его номер, дождался второго гудка и повесил трубку. В другой раз успел услышать его голос:

— Алло! Алло! Черт возьми, опять кто-то не может дозвониться. Вот ведь чертовы телефоны!

С трудом сдержался, чтобы не сказать: это я, пан Роберт. И вот наконец выдался у меня выходной, я налил себе рюмку коньяка, выпил. Потом еще одну и еще. Пан Роберт? Это я. Приеду. С минуту, не меньше, в трубке было тихо, я уж подумал, что он, видимо, так потрясен новостью, потом услышал словно бы вздох:

— Наконец-то. Что же заставило вас наконец решиться?

— Так вы меня этими квашеными грибами соблазнили, пан Роберт. Никогда не ел квашеных грибов.

— Так надо было заранее дать знать. Успеет ли она теперь сделать? Их ведь еще насобирать нужно. А я даже не знаю, есть ли сейчас грузди.

— Не важно. Я пошутил. Просто надо было когда-то решиться, вот я и решился.

— Я рад. Понимаю. Я вас столько лет звал.

Но я не услышал в его голосе той радости, которой можно было бы ожидать, учитывая все эти письма, особенно то, последнее.

Я приехал в субботу, под вечер. Вы ведь не знаете, где это, сказал он мне по телефону. Сами не найдете. И в воскресенье с утра мы с ним отправились на водохранилище.

— О, у вас отличная машина. Должно быть, дорогая. А у меня, видите, вот эта крошка. — Возле дома стоял маленький польский «фиат». — Кузов недавно поменял. Насквозь проржавел. Да и пашу я, как вол. Весь день в лавке. Обеденного перерыва — и того нет. Здесь не заработаешь. Даже на сувенирах.

А когда мы уже сели в машину:

— О, и магнитола у вас есть. — И то, мол, есть, и другое. Пан Роберт так увлекся, что излил на меня целый поток жалоб на здешнюю жизнь. Из-за этого даже забыл объяснить, как ехать к водохранилищу. И только на последнем участке дороги, когда мы уже очутились в лесу, вдруг опомнился, изумленный:

— Откуда вы знаете дорогу?

— Из ваших писем, пан Роберт. Ну, и карта...

— Разве что армейская, на обычной это место не обозначено. К счастью. — И словно бы недоверие зазвучало в его словах. — Из моих писем? Не помню, чтобы я описывал вам дорогу.

— Столько лет, столько писем, пан Роберт. Разве можно все упомнить? Я из каждого пытался извлечь какую-нибудь информацию. Лучшее доказательство, насколько внимательно я их читал. Тем более что давно уже собирался приехать.

— Что правда, то правда, писем этих я вам написал... — Он немного успокоился. — Вы не на все отвечали. Я вам два или три, а вы — хорошо, если одно. И обычно парой фраз отделывались. Или открыткой: благодарю, приветствую, желаю. Я уж не раз думал, что вы не рады нашему знакомству. Что оно вам в тягость. А ведь...

В его голосе явно зазвучала обида. Поэтому я поторопился вставить:

— Понимаете, пан Роберт, для меня написать письмо — мука мученическая. Мне легче позвонить или, как видите, даже приехать. — И засмеялся.

— Мука? — задумался он. — Это ведь все равно что поговорить с кем-то, довериться. Только на бумаге.

— Вот именно — бумага.

— Что — бумага?

— Письмо — бумага. Мы просто оставляем никому не нужные следы.

— Но почему же вы тогда не дали мне понять, чтобы я вам не писал?

— Пан Роберт, вы были единственным, кто писал мне отсюда.

— Как так?

— Оставим эту тему.

— Хорошо, оставим. — И до самого водохранилища больше не сказал ни слова.

Но в этом его молчании я чувствовал нарастающее недоверие. Когда мы приехали, он бросил только:

— Машину поставьте там. — Вместо того чтобы сказать: «Ну что ж, вот мы и на месте, милости прошу. Все точно так, как в моих письмах. Не пришлось ничего приукрашивать».

Пан Роберт вынул из багажника, что мы там привезли, и кивнул головой в сторону домика — туда, мол:

— Пошли.

Столько в каждом письме писал об этом домике, а тут даже не