Захлопнув телефон, отец Клеман убрал его в карман сутаны. Затем продолжил знакомство с церковью. За кафедрой возвышалась многоцветная позолоченная деревянная статуя высотой в восемьдесят сантиметров. Это была святая Рита, в плиссированном платье, с раскрытой Библией в руках. Он всегда с особым благоговением относился к этой святой, которая была причислена к лику блаженных Урбаном VIII и канонизирована в 1900 году папой Львом XIII.

Викарий снова опустил руку в карман и принялся искать мелкую монету. Но нашел лишь одно евро. Свечи стоили два с половиной евро, а не догоревшие — один евро. Священник предпочитал свечи со стеклянным колпачком. Свечи изготавливали мастера-свечники уже более пятисот лет. Два года назад он посетил одну из таких фабрик. Это было так называемое производство «с погружением», технология, которая позволяла получать знаменитые канонические формы, тонкие вверху и постепенно расширяющиеся к основанию. Хлопчатобумажные фитили предварительно прикрепляли к рейкам и все сразу погружали в горячий воск. Число погружений зависело от того, каким должен быть диаметр свечи.

Не располагавший необходимой суммой и не желавший жить в кредит, священник опустил свою скромную лепту в кружку для пожертвований и взял огарок. Слабенькое пламя дрожало. Оно казалось таким беззащитным среди этого простора. Клеман опустился на одно колено и начал читать молитву, глядя на свечу. Некоторые считали, что, как только загорался фитиль свечи, чья-то освободившаяся душа возносилась к Богу. Для Клемана наступила минута подумать о дорогих ему существах. У него вошло в привычку вспоминать о своих близких, входя в часовню, церковь, резиденцию примаса или неизвестный ему собор. Он полагал, что его участие необязательно, но все-таки необходимо.

Седьмой номер в гостинице. Кюш лежал на великолепном постельном белье, достоинства которого, не скупясь, нахваливала Памела. Он наблюдал за неутомимым полетом мухи. Взгляд его следил за насекомым, но мысли были заняты другим. Он целиком был занят расследованием, которое пресса назвала «дело Анисе». Им овладели непонятная тревога и возбуждение, он испытывал чуть ли не раздражение. С чего начать? Надя была настроена очень оптимистично, но он полагался на интуицию. А она говорила ему, что дело затянется. Он должен был определить круг общения жертвы, ее привычки и окружение.

Во время убийства на улице нередко находятся свидетели. Здесь же после опрашивания соседей не осталось никаких сомнений, решительно ничего! Никто ничего не видел и не слышал. Ни единой ниточки, за которую можно было бы уцепиться, ни малейшего следа. Никакой улики, полная пустота. Кюш снова и снова задавался вопросами. Действительно ли хотели убить священника? Или он оказался там в неподходящий момент? А может, преступление совершено каким-нибудь пьяницей или наркоманом? Нет, его даже не ограбили… Разве что… Разве что убийцу спугнули, и этим объяснялось то, что бумажник не украли. Возможно, Бернадетта Мутье, обнаружившая тело, появилась слишком рано… Или слишком поздно!

Капитан встал и направился к столу напротив открытого окна. Он высунулся на улицу: воздух раскаленный, но вполне приятный. Кюш закрыл глаза, шум фонтана действовал на него успокаивающе. Взяв себя в руки, он прикрыл створки и просмотрел несколько листков, лежащих на компьютере. Это был список, врученный ему Элизабет де Вомор. Первопричина, возможно, скрывалась здесь, в этом допотопном содружестве. Кюш принялся изучать имена, делая кое-какие пометки. Зазвонил мобильный телефон, и он привстал:

— Алло… Да, святой отец… Нет, я не знаю, когда можно будет забрать тело аббата. Да… Я жду известий от судебно-медицинского эксперта… Я сообщу вам… Не знаю… когда хотите… Завтра вечером… Прекрасно. Тогда до завтра… у вас дома.

Отец Клеман стоял возле алтаря. Два ряда, каждый из восьми стульев справа и слева, казались сделанными из одного куска дерева. Под поднятыми сиденьями зияли выступы. В полусогнутом виде стул казался каким-то авангардистским произведением. Каждый из шестнадцати стульев коричневато-красного цвета украшали искусно вырезанные деревянные фигурки. Викарий с удовольствием разглядывал их. Он любовался целующимися птицами, русалками, единорогом, драконами, ангелами, головами людей… Он опустил сиденье четвертого стула во втором ряду справа и присел на несколько минут, прежде чем продолжить обход. В то мгновение, когда он, проходя мимо распятия посреди клироса, преклонил колени, осенив себя крестным знамением, послышался шум. Через северный вход в церковь кто-то вошел… Кюре увидел идущую ему навстречу женщину.

— Добрый день, святой отец. Вы замещаете отца Анисе?

— Да, мадам, чем могу вам помочь?

— Меня зовут Моника Барбоза, я органистка церковного прихода и руководительница хора.

Это была женщина лет пятидесяти, с большим носом с горбинкой и скошенным подбородком. Ее слегка загорелое лицо и приветливый вид сразу вызывали симпатию. Что касается одежды, то сразу было заметно, что она хотела выглядеть достойно, направляясь в церковь. Костюм мышиного цвета, прямая юбка чуть выше щиколотки. Юбка чуть-чуть тесновата, и это заставляло предполагать, что одежда давнишняя и что она каждый раз должна была напоминать своей владелице о бремени бегущих лет. Завершали ансамбль черные, безупречно начищенные мокасины.

— Я хотела поговорить с вами о похоронах отца Анисе. Вы можете уделить мне несколько минут, чтобы выбрать, какие песнопения должны прозвучать?

— Я не могу вам сейчас ответить, мессу будет служить архиепископ Бордо. Поэтому мне надо спросить у него… Не могли бы мы встретиться завтра?

— Конечно, святой отец, в котором часу?

— Около четырнадцати часов, если можно.

— Я попробую договориться с мужем, чтобы он сам открыл гараж… Он ведь владелец гаража.

— Было бы замечательно, если бы вы смогли договориться.

Вечерело, капитан Кюш потягивал в зале «Дубовой бочки» кока-колу с лимоном. Блашар стоял за стойкой бара. Подобно дирижеру, он следил, чтобы стаканы не пустовали слишком долго. Несколько завсегдатаев все еще не ушли. Просматривая «Экип», Кюш незаметно прислушивался к разговорам. Марсель Марьетт был весьма словоохотлив. Это был пятидесятишестилетний холостяк с выразительным лицом, изборожденным глубокими морщинами. В его курчавой шевелюре не было видно ни единого седого волоса. С немного искривленным носом, распухшим и красным, с проступающими сосудами, он никак не походил на безупречного Аполлона. А лицо в красных прожилках свидетельствовало о чересчур большом пристрастии к спиртному. Полицейский догадался, что это местный заводила. Марьетт вступал в споры с такой горячностью, что Кюш слышал каждое его слово.

— Хозяин, повторить… Я угощаю.

— Не откажемся! Раз уж ты угощаешь…

— Фернандо, хочу напомнить тебе, что платят всегда проигравшие.

— Не хвастайся, Марсель, тебе просто повезло.

— Это вовсе не везение, а талант, врожденный дар для игры в шары, месье мастер по ремонту автомобилей. Эта игра подобна женщинам, тут самое трудное кончить!