Если бы не ломоть луны, зависший над горизонтом, мы очутились бы в кромешной тьме. Пора возвращаться на поляну – ветер набрал силу, стал холоднее. Можно разжечь костер, посидеть у огня.

– Жаль, что нельзя провести ночь у воды, – говорю я.

Меня совсем не тянет возвращаться к Алексе. Даже если она и в самом деле сбежала от жизни в Стае, она все равно помогла им изуродовать наш мир. Не то чтобы я не уважала ее смелость… здесь я отдаю ей должное.

Но Волки – хищники, и они заставили нас бояться.

Внезапно тишину разрывают резкие голоса.

Похоже, на поляне разразился скандал. Сперва громко возмущается Финнли, затем Алекса. У подножия огромного дерева уже полыхает пламя. А вдруг вместе с порывом ветра начался пожар?

Хоуп вскакивает на ноги и мчится к поляне, но мне туда совершенно не хочется.

Сколько бессонных ночей я провела, глядя в потолок и мечтая об Убежище… У меня и мысли не было, что здесь окажется бывший Волк. Но теперь остров – мой дом. Наш дом. Нравится мне это или нет, другой семьи у меня, вероятно, никогда не будет.

Поэтому я подхватываю три готовые подстилки и тоже срываюсь с места.

– Она – Волк! – взрывается Финнли, когда я приближаюсь. Огонь мирно горит в кольце гладких белых камней. – И когда ты собиралась рассказать, Алекса? Или хотела втихаря убить нас сегодня, когда мы будем спать? Думаешь, мы не видим пушку у тебя за поясом?

Алекса стоит прямо перед ней, сверлит ее острым взглядом.

– Если бы я хотела вас убить, то вы и до лодки бы не добрались.

Как бы ненавистно ни было для меня ее прошлое, но сейчас Алекса права: она спасла меня, когда я пряталась под настилом. Предупредила, чтобы я не двигалась. А могла бы с легкостью застрелить, избавить себя от лишних хлопот.

– Ты нас использовала, чтобы попасть на остров, – не уступает Финнли. – Месяцами шпионила за Иден, зная, что Убежище существует, и теперь дождалась своего! А сейчас ты намерена от нас избавиться!

Алекса стискивает зубы.

– У тебя плохая память! – огрызается она. – Я была против поисков острова.

– Но если ты не стремилась сюда, – говорю я, – то куда ты хотела попасть?

Алекса поворачивается ко мне, и я с изумлением замечаю, что у нее в глазах блестят слезы.

– Сколько раз тебе повторять? Я хотела сбежать!

Ее голос срывается, да и сама она явно на грани, буквально сглатывает подступающую истерику. Алекса не лжет, но что-то недоговаривает, я уверена. Как и в том, что она действительно не намеревалась нас убить.

– Погоди-ка, что значит «сколько раз повторять»? – Финнли переводит стальной взгляд с Алексы на меня и обратно. – Иден, ты в курсе? И молчала?

– Я недавно узнала…

– И что, решила скрыть, типа, мы не обидимся?

– Нет, я…

– А может, ты тоже из них, – заключает Финнли.

Она выдирает у меня сплетенные подстилки, хватает за запястье, выворачивая, чтобы проверить.

Дергаю руку обратно. И сама сверлю Финнли взглядом, не обращая внимания на рыдания, которые подступают к горлу. Предательница…

– Я что, похожа на человека, – ровным тоном произношу я, – который бросит все, лишь бы растоптать других?

– Мне кажется, она не имела в виду… – встает между нами Хоуп.

– Что я не имела в виду, а? – обрывает ее Финнли, и Хоуп сразу умолкает. – Внешность никакой роли не играет, Иден. И если ты похожа на бывшую богачку из особняка за пять миллионов долларов, это еще не означает, что ты ею была.

Ого! Неужели прошлое настолько въелось мне в кожу, если даже Волкам с их старанием не удалось его полностью стереть? Впрочем, дивиться тут, наверное, нечему. Притесняют только тех, кто раньше пользовался привилегиями. Правда, далеко не у всех они были настолько велики, как у меня. В бараки попала и куча народа из среднего класса.

– Я угадала, да? Надо же, какая счастливица, – говорит Финнли уже без былого огня, обратившегося в тлеющие угли. – По крайней мере, тебе было что вспомнить, пока ты день-деньской вкалывала и кормила шелкопрядов.

Алекса за ее спиной кривится. Я прикусываю язык.

– Финнли, – тихо зовет Хоуп. Ее никто не перебивает. – Здесь никто не хочет ссориться. Кроме нас самих… у нас больше ничего нет.

Финнли швыряет в костер горсть веточек. Пламя поглощает их, вспыхнув искрами.

– Вы и понятия не имеете, – шепчет Финнли, – каково это, когда тебя забывают. – Ее слезы градом падают на раскаленные камни и шипят, испаряясь. – Когда твои друзья вступают в Стаю, а тебя даже не приглашают. Когда ты хочешь быть одной из них: ведь ты этого заслуживаешь, потому что ты не из привилегированных, не из богатых. – Финнли сглатывает. – И когда ты потом ненавидишь себя за такие мысли… и за давнюю дружбу с теми, кто настолько кровожаден.

Я ожидала услышать все, что угодно, но не такое откровение. Бросаю взгляд на Алексу, готовясь к новому витку скандала, однако та слишком погрузилась в свои мысли.

– Я понимаю, каково тебе, – говорит Хоуп и неотрывно смотрит на огонь. – Ненавидеть их, а одного – любить. Гадать, знала ли ты вообще этого человека по-настоящему… и почему не замечала в нем надломов, когда вы жили в соседних комнатах.

Речь, несомненно, о ее брате.

Пламя вновь вспыхивает, трещит. Война точно такая же: хищная, ненасытная. Она пожирает все живое на своем пути, пока не останется ничего, кроме пепла.

– Я никогда не была кровожадной, – произносит Алекса. Она по-прежнему где-то далеко, не с нами. – Я поступала так, как считала нужным, чтобы выжить.

Выживание.

Это не вдох-выдох.

Не просто откусить, прожевать, проглотить.

Выживать вообще не просто.

Не каждый Волк был изначально кровожадным – в это я верю. Не каждый Волк хотел купить жизнь ценой жизней других.

Они тоже хотели жить – но не ценой собственных жизней.

И жажда крови победила. Клыки и когти, желание выкарабкаться любой ценой. А те, кто более мягкотел, не стали выступать против, чтобы не попасть в расход.

Откусить. Прожевать. Проглотить.

Стремление выжить рождается не только из храбрости, но и из страха.

Предусмотрительно держимся друг от друга на расстоянии. Никто из нас не цепляет чужие, взрывоопасные, больные темы. Впрочем, мы в течение двух часов почти не разговариваем.

– Вот они – наши! – Финнли выхватывает из груды вещей два спасательных жилета.

– А кто сказал, что вам положены подушки? – фыркает Алекса.

– Возьми мою, – говорит Хоуп. – Ничего страшного, мне и так хорошо.