Серебристый лис остановился и подмигнул нам, а затем поднял правую лапу и разрезал острыми когтями наши верёвки.

– Поспешите! Скорее, скорее! – поторапливал он нас. – Воспользуемся их испугом. Тролли – тугодумы. Нам надо их опередить: когда они поймут, что я на самом деле вас освободил, они будут вне себя от ярости.

Он усмехнулся. Смех его был точь-вточь как у папы.

Лис припустил вперёд, а мы с Морицем за ним следом. Может, из-за его голоса, а может, потому, что он повёл себя как друг, наш страх внезапно совершенно прошёл. Я была готова идти за этим лисом хоть на край земли и была уверена: Серебур нас защитит.

– Правило номер два! – прошептал Мориц. – «И за лисом ты ступай, если он ушаст, как рысь».

– Потому что на меня можно положиться, – сказал лис.

Белая дверь, через которую он вошёл в коридор, захлопнулась за нами. Краем глаза я заметила, что её закрыли две золотые саламандры.

– Эти саламандры – привратники в Бедокурии, – объяснил лис. – Но кажется, мне пора представиться: меня зовут Серебур. Фрау Волле сказала, что вы Мерле и Мориц.

– Да. Я Мерле, – ответила я.

– А я Мориц!

– Можете спокойно оглядеться, Мерле и Мориц, – громко сказал лис Серебур. – Скоро вы будете в безопасности. Эти саламандры слушаются лишь фрау Волле и меня. А клыкастые тролли, что бы они там ни говорили, не умеют открывать двери.

Случившееся вчера казалось просто невероятным, но сегодня нас ждали события ещё более невероятные. И комната, в которой мы очутились, была невероятнее всего.

От пола до самого потолка шли тёмные деревянные полки. Они были расставлены так, что образовывали лабиринт. Все полки были завалены игрушками. Куклы – большие и маленькие, старые и новые, длиннорукие обезьянки-акробаты, мишки-панды, пасхальные кролики, плюшевые львы и котята, динозавры, мячи, юла, педальный автомобиль, новенькие самокаты, старинные кукольные домики, игральные шарики, прилавок для игры в магазин, принц и принцесса, стеклянный шар со снегом внутри, коробки с конструктором, игрушечные машинки, лего, лошадки-качалки, одежда для кукол, волшебные палочки, светящиеся мечи, рыцарские замки, ящики для фокусов, настольные игры, велосипеды, игрушечные часы, железная дорога и машинка для выдувания мыльных пузырей.

С потолка спускались канаты для лазанья, качели и верёвочные лестницы. Казалось, будто мы в старом, предназначенном под снос доме, заросшем паутиной. Разинув рты от удивления, двигались мы шаг за шагом по этому лабиринту. Мы лишились дара речи и оба понимали: никогда больше мы ничего подобного не увидим.

Внезапно Мориц громко вскрикнул от неожиданности:

– Фидибус! Это же мой Фидибус!

Дрожащим пальцем он указывал на полку в конце ряда, где на самом верху сидел пёстрый деревянный жираф в круглой голубой шапочке. У него не было правой передней ноги.

Сколько я себя помню, Фидибус всегда жил у нас в детской. Мориц пробовал свои первые зубы о его рожки, а тот терпел. Несмотря ни на что, он охранял Морица по ночам, носил шарф, когда у Морица была ангина, или луковый компресс, когда у Морица болело ухо. Верный Фидибус всегда был рядом с Морицем – и когда у того была температура, и когда из носа шла кровь.

«Твой Фидибус – сплошное сострадание!» – часто повторял папа.

Так, наверное, это и было. Когда толстяк Оскар в детском саду наехал Морицу на ногу своим педальным автомобилем, Фидибус первым бросился его утешать.

Но как-то раз в апреле Фидибус пропал. Вечером мы ходили с папой в парк на пикник, а когда вернулись домой, Фидибуса не было. Папа взял фонарик, прошёл весь путь назад и всё обыскал, но Фидибуса не нашёл. И на следующий день мы его тоже не нашли, и через день, и ещё через день – никогда. Сколько мы ни расспрашивали, никто его не видел. Ни высокий сторож в парке, ни толстая тётя с болонкой. Фидибус как сквозь землю провалился.

Мориц был безутешен. Не ел, не пил и каждый вечер плакал перед сном. Мама, папа и я чего только не перепробовали, чтобы его развеселить, но всё напрасно. В конце концов Мориц серьёзно заболел, у него было воспаление лёгких. В первый раз он болел, а Фидибуса рядом не было. Мама с папой попеременно ночью и днём сидели у его постели, поили его через трубочку апельсиновым соком и делали ему согревающие компрессы. Им даже пришлось взять отпуск на две недели, пока Мориц не поправился.

Но и потом ещё целый месяц я просыпалась по ночам от того, что Мориц громко звал Фидибуса во сне.

– Фидибус! – закричал Мориц, и по щекам у него потекли слёзы, но на этот раз от радости.

Серебур быстро подтянул верёвочную лестницу, висевшую в конце прохода. Только теперь я заметила, что канаты, качели и верёвочные лестницы крепились на рельсах так, чтобы их можно было передвигать, если надо достать какую-нибудь игрушку.

У Морица подгибались ноги, когда он медленно поднимался по лестнице. Мы с лисом держали её внизу, чтобы не раскачивалась.

– Ты, наверное, ломаешь голову, что это за комната? – сказал лис мелодичным голосом и посмотрел на меня.

Я кивнула.

– Фрау Волле называет её комнатой потерянных любимцев. Все игрушки на этих полках когда-то были потеряны. По ночам фрау Волле обходит город и подбирает их. Она лучший в мире собиратель потерянных игрушек, хотя уже немолода и ноги у неё не такие резвые, как прежде. Она даже завела себе трость для дальних прогулок, а ещё она завела меня. – Сказав это, Серебур задрал морду – пожалуй, чуть выше, чем обычные лисы, – и широко улыбнулся. – Впрочем, ей нужны в первую очередь мои глаза, ведь её собственные уже плоховаты. А кто ничего не видит, ничего и не найдёт, верно?

– Но как же фрау Волле поднимается по верёвочным лестницам, когда надо прибраться на полках? Даже Морицу это сделать непросто, а уж старушке-то…

Лис рассмеялся:

– Фрау Волле сама этим не занимается. На это у неё есть эти простаки – клыкастые тролли.

Мы с лисом подняли головы. Мориц наконец добрался до верхней полки. Протянул руку, схватил деревянного жирафа и крепко прижал к себе.

Мы услышали, как Мориц с облегчением вздохнул, и от его радости в комнате словно стало светлее.

Итак, Мориц стал самым счастливым ребёнком на свете. Он сиял. Глаза его лучились от радости. Щёки раскраснелись. Он прижимал к себе Фидибуса и не желал его больше отпускать.