начали укладывать в нее сети. Я и Василий, а бухгалтер смотрел.

— Коротковаты у тебя сетенки, — удивился он.

— Все по рыбнадзоровской норме. Андрей Иванович, — десять метров на брата, — возразил Василий. — Так сказать: чти закон, и он тебя полюбит! Вы, пока не у дел, принесите три камешка — вон под берегом лежат.

Пока тот таскал тяжелые голыши, мы перебрали и уложили сети.

— Поплыли. — Василий шагнул через борт. — Мотор не берем, тут поблизости хорошие ямки.

Бухгалтер опустился на корму, и нос лодки подскочил.

— О-го-го! — сказал он. — Не потонем?

— Выживем! — Василий махнул мне, приглашая за весла, сам лег на нос, придавив сети.

Я погнал лодку вдоль берега. Давно не греб. Последний раз выезжал на рыбалку два года назад. А потом все некогда было.

Причалили недалеко от избушки, за песчаным мысом. Василий, прихватив шнур от первой сети, выпрыгнул на песок, обмотал конец за ивняковый кустик, вернулся обратно.

Я осторожно повел лодку от берега. Веревка натянулась, и сеть заскользила в воду. Тихо булькали грузила. Сеть кончилась, и Василий тихо опустил привязанный к концу камень.

Метров через сто поставили вторую сеть, за ней третью.

— Порядочек! — Василий вытер руки и достал папиросу. — Давай к избе, только держи у того берега, подальше от сетей.

К избушке мы вернулись около двух ночи. С песчаного бугра хорошо были видны цепочки белых пластмассовых поплавков. Синие тени бродили по тундре.

В избушке было тепло, попискивал чайник, прикрытый консервной банкой. В банке томился индийский чай.

— Благодать! — Бухгалтер скинул ватник и протянул руки над печью. — Продрог, холодноваты ночи. Что ни говори, — север… А может, годы… Бывало, на фронте месяцами в холоде, слякоти — и ничего. Да-а… А Сашок-то спит, как младенец.

— Пусть, — Василий осторожно подвинул его, сел рядом.

Мы поужинали, налили чая. После тряской дороги, возни с сетями и плотного ужина тепло землянки наливало мышцы приятной усталостью. В ушах позванивала дистиллированная тишина.

— Как расположимся? — спросил бухгалтер.

— Вы ложитесь рядом, нары широкие, Егор с запасом делал, на гостей, — ухмыльнулся Василий. — А я тут, с Саней… Да, сети хорошо поставили. Прошлой весной я там девять штук гольцов взял, да чира с муксуном десятка четыре… А у Егора есть секретные ямы. Рыбы там! Но ставить в тех ямах неудобно: он-то рыбу ловит для работы, песцов подкармливать…

Несколько минут я лежал с закрытыми глазами. Сквозь веки сочился розовый свет. Веселый и легкий свет.

Нащупав лежащие рядом, на столе, часы, я открыл глаза. Девять. Солнце через окошко набросало по полу золотых бликов, играло на лице бухгалтера. Он сидел напротив, собирал спиннинг.

— Доброе утро, — сказал я.

— Пр-ри-ветствую! — прорычал он с невероятной бодростью. — Каковы были сны?

— Никаких.

— Вот-вот! У меня аналогично. Удивительный здесь сон — никаких видений, а ведь желудок вчера перегрузил! Даже кредиты не беспокоили. — Он весело хохотнул. — Что значит обстановка, а? Да-с. Вы не посоветуете, какую блесну лучше поставить?

— Желтую, — сказал я. — Голец берет на нее.

— Желтую? Ну, так и сде-ла-ем! — вдруг пропел он. Полированный подбородок так и засверкал розовым лаком, и на нем обозначилась белесая рельефная паутина. На шее она уходила за расстегнутый ворот байковой рубахи. Ожог, что ли, у него?

— Встали, Андрей Иванович? — спросил за стеной Василий.

— Точно так! — отчеканил бухгалтер. — Чайку выпьем и идем.

Ветер утих. Небо было чистым. Только далеко на склонах сопок болталось несколько облачков. Как мокрые простыни на неровном заборе. За песчаными буграми сверкало море. По берегу шагал Василий и что-то высматривал в воде.

— Ну, как? — спросил я.

— Пусто. Видишь, поплавки торчат. Попади что — хоть один да утонет. Переставлять надо.

— Переставим.

Когда мы втроем собрались у лодки, откуда-то выскочил Саня. Он тащил за шею крупного гуся гуменника.

— Во, лапчатый! — крикнул Саня. — Тяжельше тамбовского индюка!

— Ты где взял? — ошарашенно уставился бухгалтер.

— За избой пасутся, — сказал Саня шепотом. — Заходи слева, наматывай шею на руку!

Бухгалтер присел и посмотрел в сторону избушки древним охотничьим взглядом. Мы прыснули.

— Да в леднике у Егора он взял, — сказал Василий. — С весеннего перелета настреляны. Там еще штук пять.

— Ох! — Бухгалтер выпрямился. — Грех, Санек, шутить над стариком… А ругаться этот Егор не будет?

— Нет, еще похвалит, что взяли. Он такой — все отдаст.

— Сань, потроши гуся — и в котел, — сказал я, еще смеясь.

— Как мимолетное виденье! — потряс гуся Саня.

Две сетки мы переставили к противоположному берегу. Пока возились с ними, в третью попала гагара, накрутила на лапу толстый моток дели. Василий приподнял сеть и положил птицу на колени. Гагара зашипела и стукнула его клювом в кисть. Он со смехом выругался:

— Вот зараза, больно долбит!

Краснозобая гагара. Красивая птица, в пепельном оперении с оранжево-красным пятном на груди. Постепенно гагара успокоилась, и Василий положил ее на скамью. Я смотрел, как он раздергивает ячейки сети, и вдруг обратил внимание на глаза гагары. Изогнув шею, она водила клювом у самых пальцев. А в глазах, похожих на две капли густого меда, засветилось доверие к этим пальцам. Птица следила за рукой, как человек с больным зубом за щипцами врача. Когда Василий дергал нитки слишком сильно, она шипела, словно просила быть осторожнее.

Наконец Василий снял последнюю петлю. Гагара лежала свободной и все смотрела на него. Василий засмеялся, поднял ее и перебросил через борт. Кончики крыльев застучали по воде, и следом стремительно побежала рябь.

— Гуляй! — крикнул Василий.

Саня сидел на берегу и, увидев нас, закричал:

— Небось намокли! Быстрей в избу, там печь прямо хохочет!

Запах гусиного бульона и укропного масла растекался вокруг землянки. Когда Саня ухитрился приготовить обед — непонятно. Дура Нинка, убежала от такого парня.

Мы выхлебали заправленный сухим луком и вермишелью бульон, а гуся осилили наполовину.

— Отродясь так не едал, — вздохнул бухгалтер. — Как бы чего…

Все За свой желудок беспокоится. Просидел небось всю жизнь за дубовым столом, одна забота — не простыть, не заболеть…

— Покурим, — сказал Саня. Отвалившись в угол, почиркал спичкой, прикурил папиросу и тут же уснул.

Василий и бухгалтер, прихватив телогрейки, ушли на улицу. Папироса в зубах у Сани дымилась. Спалит избу. Я потянул мундштук, но зубы были крепко стиснуты. Пришлось оторвать…

Бухгалтер и Василий сидели против избушки, на песке.

— Легко привыкает глаз к стенам вокруг тебя, — говорил бухгалтер. — А тут от простора просто теряешься. Выскочишь вот так и от обилия бесконечных линий забываешь, кто ты есть. Нет, Василий Михалыч, вы уж извините, а я теперь ваш попутчик на все лето. Не обессудьте.

— Об чем речь, Андрей Иваныч? Место в