– Угнездиться.

– Боже ты мой, да, угнездиться. Чему еще ты научился у этой дуры Мендельсон?

– Тебе лучше не знать. Рассказывай дальше.

Его Дакота сказала, что женщины веками рожали детей без лекарств и помощи.

– Но я бы все же не отказалась ни от того, ни от другого.

– И на помощь пришли Маккензи, – подсказал Кит.

– Джоанна была моим единственным другом в коммуне. Тоже акушерка. Вот мы и проводили много времени вместе. У нее с Элиасом было двое малышей. И мы впятером…

– Вшестером, если считать меня. Я же сидел в твоей утробе.

– Знаешь что? Давай-ка больше не будем касаться моей утробы, ладно? Но ты прав, нас было шестеро, и мы решили найти себе новое место. Это должно было быть здание почти без окон, но чтобы в нем мы не сидели как в гробу. Мы ведь не просто выжить хотели, а как-то жизнь наладить. Я молилась, ждала знака.

– И его тебе дали.

Дакота кивнула.

– Да, мне дали знак. Я, конечно, не ждала, что знак явится буквально, но так все и случилось. Я наткнулась на него у обочины дороги.

– Их еще называли билбордами.

– Мы еще называли их билбордами. Люди размещали на них рекламу, чтобы другие люди, проезжая мимо, видели ее и бросались покупать что-нибудь ненужное.

– Зачем покупать что-нибудь ненужное?

– Ну, был такой обычай в прошлом.

Киту и без того сложно было представить мир, в котором люди за деньги покупали яблоки, велосипеды или «Хохо», нечто вроде шоколадных пирогов.

– Но на моем знаке рекламировали церковь, – сказала Дакота.

– Церковь продавалась?

Он знал, что церковь не продавали, но это же была история его происхождения.

Его Дакота рассказала, как в тот день – когда она была на третьем месяце беременности, а коммуну раскидало по стране – она поняла, что уже прежде видела тот билборд.

– Как-то ночью, много лет назад, я возвращалась со свидания и попала в пробку на дороге.

– Это когда в одном месте скапливается много-много машин.

– Все верно. Помню, был сильный снегопад. Я сидела в машине и вдруг увидела, как кто-то пишет что-то аэрозольной краской на билборде.

– И что написали?

– Не помню. Однако спустя минуту одной паре из машины впереди понадобилась моя помощь.

– Твой опыт и навыки в области акушерства.

Дакота широко улыбнулась.

– Женщина рожала. Посреди пробки. Помню, я еще подумала: вот та причина, по которой я выбралась сегодня из дома. Не свидание. Я покинула дом ради этой женщины и ее детки. А потом, спустя годы, когда я уже была беременна тобой и искала знак…

– Ты снова увидела его.

– Билборд стал тем знаком. Он напомнил о ночи, когда много лет назад я застряла в пробке посреди снегопада. Напомнил о женщине, имени которой я так и не узнала. И о ее ребенке, который заставил меня задуматься о тебе. А еще он напомнил о том, где я побывала в ту ночь.

– На дурном свидании.

– Я встретила не того парня, но место, куда он пригласил меня, было отличное. Старый кинотеатр в отдаленном горном городке. Мы с Маккензи поселились тут и первые несколько недель рыскали по городу, собирая полезные вещи, которыми набивали кинозал: тащили бутылки с водой, корицу, семена, спички… все-все-все, без разбору. А потом, когда пришло время…

– Когда настала пора мне выбраться из тебя наружу…

– И когда пришло время, мы были готовы. Насколько возможно. Джоанна приготовила к моим родам коробочку и снабдила ее ярлычком…

– «Набор Дакоты».

– Точно.

Его Дакота окинула будку киномеханика таким взглядом, будто видела ее в зените славы, будто видела призраки тысяч фильмов – на бобинах, что вращались волшебным веретеном, – и Кит гордился тем, что родился именно тут, что магическая катушка остановила вращение в тот момент, когда началась его жизнь.

– Я даже не думала, как тебя назвать, пока ты не родился. Не загадывала так далеко. Не верила, что это в конце концов произойдет. Но вот ты пришел. Начал жить. Без имени.

– А потом ты увидела коробочку.

– А потом я увидела коробочку. «Набор[9] Дакоты». И подумала: да, этот наборчик – мой.

Ноги у Кита наконец-то согрелись. Он чуть подвинулся, положив голову на руку маме, и серебряный ключик у нее на шее чиркнул ему по лбу. Отход ко сну был его любимой частью дня, ведь только в это время его Дакота принадлежала ему одному.

– Ты тоскуешь по ней? – спросил он.

– По кому?

– По Джоанне.

Когда налетел тот рой, Киту было всего три года. Немногие факты о трагедии он вытянул из Лэйки.

«Я почти ничего не помню», – отговаривалась та, но Кит знал, что это ложь.

Если бы его мама погибла, спасая ее родителей, он бы запомнил все.

Наконец Лэйки сдалась и рассказала, почему Киту, когда он был совсем маленьким, снились кошмары и из-за чего его Дакота не спала ночами.

– С самого начала мама с папой велели ей при возможности уделять время себе. И она, конечно же, копалась в огороде. – Правда, тогда огород располагался не на крыше кинотеатра, а в парке дальше по улице. – В один день, когда ты спал, – устремленный в прошлое, взгляд Лэйки затуманился, – твоя мама возилась в огороде, а мои родители были тут, с нами. Рой мы услышали задолго до того, как он налетел. Но мы ждали твою маму, а она все не шла и не шла. Тогда папа решил привести ее. Мы ждали в вестибюле, помню, как мне не терпелось увидеть рой. Понимаешь, я ведь никогда мух прежде не видела. Они быстрые и… громче, чем кажется. А вестибюль – он близко к улице, от которой отделяет только стеклянный барьер. Там мух слышно не так, как в будке.

Лэйки рассказала, как ее мама ждала у дверей, готовая в любой момент подпереть их.

– Мне кажется, у взрослых было правило: любой ценой спасти детей. Остался снаружи – удачи. Но вот твоя мама и мой папа показались на дороге: она бежала впереди, мой папа следом. Они уже почти вбежали внутрь, когда их накрыло. – И она поведала, как мухи налетели единым целым – точно вода, единой массой, – и как они приливной волной захлестнули Городок. – Твоя мама пробилась, а моему папе не хватило нескольких сантиметров. Мухи взяли и… подхватили его, унесли. Мама бросила подпорку и выбежала за ним…

Кит смутно помнил мистера и миссис Маккензи: в голове сохранились расплывчатые образы женщины, играющей на рожке в кинозале, и мужчины с крупной татуировкой в виде яблока на ноге.