перемазанные щечки, из маленького носика течет. Я замечаю, что она держит в руках какой‑то предмет, а именно – маленькое деревянное ведерко с коричневатой зернистой землей.

– Ты знаешь Гийома? – повторяю я.

Малютка задумывается, потом бормочет:

– Он мой брат.

– Ты не знаешь, он здесь? Мне очень нужно с ним поговорить.

Она мотает головенкой.

– Сегодня здесь только я и малыш. Гийом на работе.

У меня падает сердце.

– Вместе со своим дядей?

Она снова мотает головой и шмыгает носом.

– За городом.

Я оглядываюсь по сторонам, точно молодой человек в любой момент может вывернуть из-за угла в переулок и устремиться мне навстречу. У меня нет с собой письма, ведь Гийом не смог бы его прочесть. Я заготовила только адрес фабрики, куда мы направляемся: он записан на клочке бумаги. Надеюсь, Гийом найдет кого‑нибудь, кто поможет его разобрать. Я вспоминаю наш последний разговор, состоявшийся два дня назад на маленькой улочке близ нашего дома. Вспоминаю его слова и всепонимающий взгляд. Я не могу уехать, не сообщив ему, куда мы переселяемся, не дав ему хоть какую‑то надежду.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я.

– Эстель, – отвечает девочка, все шире распахивая карие глазенки, словно никто еще не задавал ей этого вопроса.

– Для чего тебе ведерко с землей, Эстель? Чтобы сажать растения?

– Нет, – говорит та. – Чтобы добавлять в хлеб.

Ее ответ поражает меня. Мне доводилось слышать о том, что люди смешивают муку с опилками, но я и помыслить не могла, что нищета подобралась так близко к порогу Гийома. Я испытываю непреодолимое желание взять малютку на руки и прижать к себе, но лишь приседаю на корточки рядом с ней. Мой порыв явно пугает ее, мне даже кажется, что она вот-вот скроется за дверью.

– Что ж, Эстель, – продолжаю я, – меня зовут Лара. Мне нужно, чтобы ты передала это своему брату. – Я вкладываю клочок бумаги ей в руки, которые по-прежнему крепко держат ведерко. – Вручи эту записку Гийому. И можешь передать кое-что Гийому на словах? Можешь?

Девочка кивает, и я слышу, как у нее урчит в животе.

– Передашь ему, что заходила Лара? Скажи, что мы с Софи завтра уезжаем. Что у нас нет выбора. Наш новый адрес указан в этой бумаге. И мы не знаем, вернемся ли когда‑нибудь. – Я делаю над собой усилие, чтобы голос звучал спокойно. – Поняла, Эстель? Ты мне поможешь?

– Да, – искренне отвечает девочка и оглядывается на расшатанную лестницу в прихожей дома.

Я хочу поблагодарить ее, но она уже спешит со своим ведерком внутрь, стараясь не просыпать ни песчинки.

Le miroir [24]

Версаль

Ортанс

В обычное время я бы и не подумала вставать с постели в столь ранний час, но теперь мне не спится, мысли мои заняты проклятым сватовством, затеянным отцом. Рассвет едва только начинает пробиваться сквозь ставни, и, стараясь не разбудить Пепена, я выскальзываю из-под одеял и подхожу к большому напольному зеркалу, стоящему напротив окна.

Я оценивающе разглядываю девушку, которая смотрит на меня из зазеркалья. У нее на запястье, там, где браслет ночью впился в кожу, красуется отпечаток – вдавленный призрак узора. Девушка поправляет браслет, затем приводит в порядок остальную parure [25]. Миндалевидные peridots [26] в ушах повторяют разрез и цвет ее глаз; кожа под мочками, на которую серьги давили много часов подряд, ноет. Я поправляю белокурый ночной парик, свернувшийся калачиком, точно зверек, на белокурых волосах. Мне едва знакома эта девушка, чистая и незапятнанная, как новая кукла, и иного я бы не хотела.

Я нарочно установила зеркало именно здесь, чтобы всякий раз видеть в нем себя не в позолоченной клетке, а на фоне бескрайнего неба. Днем – с золотой диадемой солнца, ночью – в белом лунном одеянии. С щедрой россыпью звезд, сверкающих, как бриллианты.

Желая снова увидеть это бескрайнее небо, я поворачиваюсь и открываю ставни. На горизонте брезжит рассвет. Вдали виднеется экипаж. Должно быть, он везет компанию господ, возвращающихся во дворец после ночного кутежа в столице. Карета еще далеко, но я уже слышу доносящиеся из нее мужские голоса. Седоки смеются, чертыхаются, затягивают нестройную песенку о юной прелестнице, выставляющей напоказ свои дыньки. Именно такую, как и следовало ожидать в данных обстоятельствах.

Как только экипаж останавливается, лакей распахивает дверцу, и один из седоков вываливается наружу. Лежа на земле, он моргает и озирается с таким бессмысленным видом, что я начинаю сомневаться, не сбилась ли карета с пути и не направлялась ли она в лечебницу для душевнобольных. Мои сомнения быстро рассеиваются, когда из экипажа выходит второй мужчина, который немедленно оскорбляется за своего упавшего друга и задает нерасторопному лакею хорошую трепку. Теперь совершенно очевидно, что это настоящие версальские господа. Парики у них сбились набок, из-под камзолов торчат рубашки, по лицам размазаны остатки косметики.

Я наблюдаю за ними, и меня охватывает странное чувство. Крики мужчин становятся глуше, словно я погрузилась под воду. И, не успев помешать себе, я мысленно возвращаюсь в другое раннее утро, на много лет назад, когда под моим окном остановилась совсем другая повозка. Фургон, груженный старыми тряпками, инструментами, щетками и деревянными ведрами. И чем‑то еще, что я не сразу распознала. Чем‑то похожим на багеты в плетеных корзинах.

Но это были не багеты, а рулоны обоев. Их привезли декораторы, явившиеся по настоянию матушки, чтобы заново отделать наши покои. Из принадлежавшей какому‑то немцу фирмы, к услугам которой уже прибегал батюшка. Почти всё в доме было заранее приготовлено к их прибытию, мебель укутана огромными кусками холстины. Даже матушкина гордость и радость – ее volière, огромная напольная птичья клетка.

Мужчины во дворе, пошатываясь, бредут ко входу в здание, а я отворачиваюсь от окна и чувствую, как к горлу подступает желчь.

Купидон и Психея

Марсель

Софи

Я бережно укладываю тряпичную куклу в дорожную корзину, провожу большим пальцем по сделанным Ларой новым стежкам, крошечным и ровным, будто над ними трудились эльфы. Будто сестра, штопая куклу, уже знала, что все прочие папины принадлежности нам придется оставить. Что это единственная его вещь, которую я смогу забрать с собой…

Стук в дверь заставляет меня вздрогнуть. За порогом кто‑то стоит: без сомнения, это тот безмозглый служащий, который вернулся, чтобы выгнать нас на улицу еще до истечения срока, указанного в уведомлении. Я приникаю к окну спальни. Это Гийом. Юноша поправляет манжеты и, как всегда, смущенно сцепляет перед собой пальцы в замок. Он словно запыхался после долгого бега.