– Ты не здешняя, – замечает Жозеф.

– Мы приехали сегодня днем.

– Мы? – переспрашивает он с таким удивлением, словно я должна была прибыть одна.

– Мои мать, сестра и я. Мы из Марселя.

Светлые глаза Жозефа скользят по моей коже и останавливаются на всклокоченных волосах, выбившихся из-под чепца, как набивка из рваной перины. Я снова заправляю их под чепец.

– Завтра я приступаю к работе в красильне, – сообщаю я, разглядывая его одежду. Судя по скромному, поношенному виду, это рабочая одежда, однако ее отличают безупречный покрой и качество. – Вы тоже тут работаете?

– Да.

– В красильне?

– В печатне, – отвечает юноша, и я стараюсь не выдать своего разочарования. – И если твою сестру зовут Лара, то утром я должен буду показать ей, как все устроено.

Я делаю еще одну попытку улыбнуться.

– Я передам Ларе.

– Что передашь? – раздается голос моей сестры, и выражение лица Жозефа меняется. Уставившись на нее во все глаза, он даже приоткрывает губы.

– Здравствуйте, – говорит Лара, подходя к двери.

Жозеф не отвечает. Он будто онемел. Кто‑то невидимый вонзает в мою грудь огромный шип.

– Лара, это Жозеф. Он с нетерпением ждет возможности показать тебе завтра, как все устроено, – не в силах смягчить резкость тона, сообщаю я.

Сестра отряхивает фартук и рассеянно заправляет за ухо выбившуюся прядь белокурых волос.

– О, благодарю. Вы так любезны.

Тут с заднего двора доносится мамин голос.

– Извините… Жозеф, – говорит Лара, – нам пора. Спасибо, что заглянули. До завтра.

– Да… – ошеломленно лепечет юноша. – Да, до встречи.

Он проводит рукой по волосам и удаляется, даже не взглянув на меня.

Мифы и легенды

Софи

К тому времени, как мама, Лара и я, закутавшись в шали, отправляемся в замок, на землю опускается мгла. Смешиваясь с туманом, она окутывает нас, плотная, как шерстяное покрывало, холодная, как стекло.

Выйдя из дома, мы стараемся держаться дороги, которой привез нас фургон, но в густом тумане видим всего на несколько шагов вперед. Наконец, показывается подъездная аллея замка, и мы спешим по ней меж двух рядов тополей, которые выстроились, словно часовые, внимательно наблюдающие за нашим продвижением.

Туман постепенно редеет; замок вырастает на нашем пути так внезапно, что у меня перехватывает дыхание. И вот перед нами – огромное белесое сооружение; с резных фронтонов над каждым из огромных окон на нас вопрошающе взирают каменные лица, единственная башня устремлена в черное небо. Она намного выше, чем казалось из фургона, – настолько, что оттуда, наверное, виден сам Версаль.

– Боже, какое прекрасное место, – вздыхает Лара, и я удивляюсь тому, что она ослеплена чудовищным великолепием замка: ведь где‑то в сточных канавах умирают люди!

– Сюда, – говорит мама, и мы сворачиваем на гравийную дорожку, которая, сужаясь, приводит нас к куда более скромной и простой двери, где уже ждет тетушка Бертэ. Она приветствует нас с той же теплотой, что и раньше, но, когда мы переступаем порог и заходим внутрь, атмосфера меняется. Она кажется тяжелой, гнетущей и беспокойной, словно что‑то преждевременно сломалось. Кроме того, здесь очень тихо, будто в мрачном погребе, хотя из писем тетушки известно, что у Оберстов полно прислуги.

И холодно здесь совсем как в погребе: промозгло, прямо как на улице. Каменная лестница, ведущая в полуподвальный этаж, подобна входу в подземный мир. Стены внизу намного толще, из главного коридора разветвляются пустынные, узкие, как норы, лестницы и проходы, петляющие в разные стороны. Полуподвальный этаж полностью, если не считать людской, занят рабочими помещениями. Интересно было бы знать: остальная часть замка столь же причудливо своеобразна?

Тетушкина комната, хотя и расположена ниже уровня земли, оказывается больше, чем весь наш дом. У стены стоит кровать, напротив, под высоким окном, – небольшой стол, накрытый для ужина. На нем выставлены вино, нарезанный багет, сыр и скромные мясные закуски; при виде этого великолепия у нас с Ларой начинает урчать в животах. Пожалуй, столько мы съели за всю прошедшую неделю.

– Угощайтесь, девочки, – приглашает тетушка Бертэ. – Ну, давайте же.

Я беру ломоть хлеба и впиваюсь в него зубами.

– Очень любезно со стороны Оберстов поделиться с вами своим хлебом, тетушка, – замечает Лара перед тем, как откусить новый кусок.

– Ах, это вовсе не хлеб Оберстов, – отвечает тетушка. – У них другой. Более белый и пышный. Я как‑то раз пробовала – это все равно что лакомиться облаком.

Я с трудом сглатываю. Что там давеча рассказывала сестра? Будто где‑то детям приходится смешивать тесто с землей. Хорошую муку всегда приберегают для тех, у кого есть деньги на ее приобретение, а большинство населения вынуждено довольствоваться тем, что остается после засухи и града. Заплесневелым, пересохшим зерном, которое даже птицы не клюют.

– Итак, я слыхала, что вы, барышни, познакомились с молодым хозяином? – спрашивает тетушка Бертэ. – Разве не мило с его стороны было прийти и представиться?

– С хозяином? – переспрашивает Лара. – Нет, мы с мсье Оберстом еще не знакомы.

– Я имею в виду молодого господина. Мсье Жозефа.

Я хлопаю ладонями по столу, так что приборы громко звякают.

– Жозефа? Вы хотите сказать, что юноша, явившийся к нам в дом, – сын хозяина? И что он живет здесь?

– Вот именно. Когда я сообщила ему, что сегодня прибудут мои родственницы, он преисполнился решимости заглянуть к вам, чтобы познакомиться. Все эти годы я при каждом удобном случае старалась приголубить и приласкать его… – Тетушка умолкает. – Бедняжка. Нелегко ему пришлось.

– «Нелегко ему пришлось»! – фыркаю я при мысли об огромном здании, высящемся у нас над головами, о чудесном хлебе, который едят Оберсты. – Уж конечно, легче, чем большинству.

– Оберсты – не аристократы, Софи, – возражает тетушка. – Мсье Вильгельм – фабрикант.

– Однако они живут в роскоши! Едят вкусный хлеб, тетушка, вы сами сказали!

– Да, но…

– Никто не волен выбирать себе происхождение, Софи, – мягко увещевает меня Лара. – Важно, как люди пользуются своими привилегиями, как они себя ведут. Неправильно стричь всех под одну гребенку.

– Если только они не…

– Девочки, девочки! – перебивает нас тетушка Бертэ. – Давайте наслаждаться ужином. Столько времени утекло с тех пор, как мы виделись в последний раз! Поговорим о чем‑нибудь другом.

Однако никто не предлагает подходящую тему для беседы, и тетушка продолжает:

– Расскажу-ка я вам про фабрику, а?

– Давно ли вы… – начинает Лара.

– Твоя тетушка работает здесь уже около двадцати лет, – вступает в разговор мама. – Верно, сестра?

Тетушка Бертэ кивает.

– Я поступила на службу к мсье Вильгельму сразу после того, как он женился на мадам Жюстине. В тот же год, когда поженились король с королевой.

– Она тоже австрийка? –