Эти мысли не отставали от нее даже во время молитвы, так что она даже рассердилась на себя и усилием воли прогнала их прочь как суетные. Но едва сосредоточилась на знакомом с детства тексте молитвы, как дверь приоткрылась, в нее просунулась голова Глаши, и девушка с испугом в голосе сообщила:

— Барыня, тут пришли, сказывают, что государь вас ожидают! И давно ожидают, даже гневаются! Сказывают, чтобы вы скорее спускались. Может, вы зеленое платье наденете, которое с бантом? Оно очень вам идет.

— Хорошо, передай, что будет зеленое, — ответила Анна, стремительно поднимаясь с колен. — Впрочем, что я говорю? Ты меня совсем смутила! Скажи, что я сию минуту буду. А платье подай сиреневое, что я вчера купила. Оно должно быть в гардеробной, в коробке, еще не распакованное.

Спустя некоторое время (не будем уточнять какое) Анна, уже полностью одетая и готовая к встрече с государем, быстро вышла на площадку перед дворцом и огляделась. Павла нигде не было. Однако к ней тотчас подошел вчерашний знакомый, секретарь императора Обольянинов, и произнес:

— Доброе утро, сударыня! Рад вас видеть в добром здравии. Государь повелел мне вас дождаться и передать, что будет прогуливаться там же, где вчера вел с вами возвышенную беседу.

— Возвышенную беседу? — удивленно переспросила Анна. — Но… он не сказал точнее? Ведь мы были в разных местах…

— Нет, государь велел передать только это, — ответил секретарь. — Сказал, что вы должны знать.

— Хорошо, спасибо, сударь.

Анна поняла: это испытание. Император, решивший приблизить ее к себе, хочет узнать, насколько чуткой, памятливой, сметливой является его избранница. Она должна решить эту задачу, если хочет и дальше пользоваться его благосклонностью. Впрочем, что же трудного в этой задаче? Самые искренние слова император вчера говорил, когда они стояли возле Храма Дружбы. Это были слова о его первой жене, о ее трагической смерти. Значит, туда, на берег Славянки, и надо отправиться.

Она с легкой улыбкой взглянула на Обольянинова, в нерешительности стоявшего возле нее (видимо, он хотел предложить свою помощь, но не знал, как может помочь), и сказала:

— Да, благодарю вас. Я знаю, где мне искать государя.

Огляделась, припоминая расположение парковых дорожек, и уверенно направилась к той, что вела к излучине реки.

Пока шла, вспоминала вчерашний разговор. Да, в нем было много возвышенного, много интересного, такой разговор хочется продолжать. Можно сказать, что никогда в жизни она не имела такого интересного собеседника, как император Павел. Но позвольте… Как это она только что подумала о себе? Да, вот именно: она подумала, захочет ли государь, чтобы она осталась его избранницей. Как она могла помыслить такую дерзость? И потом, о какой избраннице может идти речь, если государь женат?

Занятая этими мыслями, она едва не пропустила нужную развилку, но вовремя опомнилась и выбрала дорожку, на которую они свернули вчера. Выбор был верен: дорожка стала спускаться, впереди блеснула вода, и Анна увидела желтые стены Храма Дружбы, а возле него — знакомую фигуру в зеленом камзоле. «Как хорошо, что я не надела зеленое платье, — успела подумать она. — Государь мог бы расценить такое совпадение, как мое желание понравиться ему, Бог знает, что мог бы подумать!»

Она подошла к нему и склонилась в поклоне.

— Вы хотели меня видеть, ваше величество, и вот я явилась.

Однако лицо Павла выражало не радость от встречи, а раздражение. И он не спешил приветствовать ее, подать ей руку, как сделал вчера. Наконец он заговорил:

— Да, вы явились, но почему так поздно? Почему вы заставили меня ждать? Никто не может заставить своего государя ждать!

— Я… я не знала, государь, — стала оправдываться Анна, краснея и все более смущаясь. — Меня никто не предупредил, что вы будете меня ждать…

— Как же не предупредили? — все так же сурово произнес Павел. — Разве я не говорил вчера, что желаю начать завтрашний день, продолжив беседу с вами? Что я желаю начинать так каждый день? Разве не ради этого я распорядился поселить вас во дворце?

— Я… я не помню таких слов, государь… Наверное, я запамятовала…

Ведь не могла же она сказать, что ее собеседник ничего такого не говорил! Это значило обвинить императора в том, что он выдумывает, говорит неправду. Этого никак нельзя было сделать.

Павел ничего не говорил, только внимательно смотрел на нее.

— Этого более не повторится, ваше величество, — придя в себя пообещала Анна. — Теперь я ясно поняла вашу волю. Если вы хотите, чтобы утром я была здесь, чтобы беседовать с вами, значит, так и будет. Только скажите точно, где и в котором часу я должна быть.

Выражение на лице Павла смягчилось, морщины разгладились, теперь его лицо уже не выглядело таким уродливым.

— Я встаю обыкновенно в седьмом часу, — заговорил он, — и в семь уже выхожу на первую прогулку. Вот вам час. Я знаю, что многие находят такой час недопустимо ранним. Мои подданные любят нежиться в постелях до десятого часа, а некоторые и до полудня. Я нахожу такой обычай безобразным. Такие люди потакают своим порокам! Изнеженности! Лени! Люди, встающие поздно, никогда не совершат ничего великого. Они обрекают себя и свои владения на гибель! Можно вспомнить изнеженных королей Франции, всех этих Людовиков. Где они теперь? Я же беру пример с великих государей — Фридриха, Карла Шведского, Ричарда. Это что касается времени. Насчет места не могу сказать точно. Его мы будем определять с вами вместе. Но чтобы сделать это, надо отправиться в путь. Пойдемте же, осмотрим другие части моего парка, тогда и решим, где мы встретимся завтра. — И он галантно подал ей руку.

Стало ясно, что гроза прошла, он больше не сердится, и они медленным шагом покинули долину Славянки. Когда прошли некоторое время, Павел снова заговорил:

— Я сегодня вспомнил некоторых великих государей и хочу поговорить о них с вами. Признаюсь, я много читаю об их жизни, наверное, прочел все, что только было написано. Например, о Фридрихе Великом я прочел точно все. Но о некоторых из великих королей известно до обидного мало. Например, о славном Ричарде, прозванном Львиное Сердце, или о моем прадеде, первом русском императоре Петре.

— Разве о вашем прадеде мало писали? — удивилась Анна. — Но ведь, верно, его сподвижники оставили воспоминания?

— Самые близкие — не оставили ничего, — ответил Павел. — Да и что мог написать Меньшиков, угасая в Сибири? Он унес все с собой…

— В семье вашего величества наверняка сохранились предания о великом императоре. Вам могли их рассказать…

— Кто? Отца я не помню, он умер, когда я был совсем ребенком, и я подозреваю… Впрочем, не будем об этом. Моя мать была чужда России и нашей династии. Да, мне сообщали некоторые сведения мои учителя, но так мало, так скупо!

— Но, может быть, ваше величество восполнит эту нехватку?

— Что вы хотите этим сказать?