— В таком тумане трудно заметить первый луч. Уверяю тебя, в последний момент Джеанна все-таки откроет мне.

— С какой стати ей впускать тебя в замок? Она прекрасно понимает, что тогда ей придется несладко, а твой замок способен держать оборону довольно долго. Вон какая вокруг него надежная стена. А тем временем, глядишь, и помощь подоспеет. Я слышал, этот Раймонд Лоуик — прихвостень здешнего архиепископа, а тот в чести у самого короля.

Услышав такое, Галеран взглянул на друга.

— Выходит, дело принимает занятный оборот.

— Куда уж занятнее! — фыркнул Рауль. — И без того не заскучали бы. Ради мук господа нашего, Галеран, неужели ты не понимаешь, что это опасно? Твои семейные невзгоды могут в одночасье переплестись с интересами короны, а Вильгельм не особенно жалует твоего отца.

Галеран поднялся на ноги, отряхнул со штанов крошки. Сложная политическая интрига отвлекла его от невеселых мыслей.

— Не думаю, что король станет вмешиваться. Мы забрались слишком далеко на север, а для английских королей всегда было опасно оставлять юг без присмотра. Ты ведь помнишь, что случилось с Гарольдом[2]…

— Архиепископ может и сам приложить к этому руку, — перебил его Рауль. — Этот Ранульф[3]Фламбар…

— Фламбар! — встрепенулся наконец Галеран. — Фламбар — архиепископ Дургамский! Да ведь, когда я уходил в поход, он и священником не был!

— Да, его возвышение было поистине молниеносным, возможно, в награду за то, как он правил страною последние десять лет: безжалостно, но толково. Так вот, что, если этот могущественный и жестокий церковник, который, как видно, вертит королем как хочет, решит, что любовник твоей жены прав?

Поборов желание заставить Рауля подавиться гадким словом «любовник», Галеран возразил:

— Вот уже тридцать лет моего отца знают в Нортумбрии; он верой и правдой служит нынешнему королю, как раньше служил его отцу. Зачем бы Фламбару или даже самому Рыжему идти против Брома в таком незначительном деле?

— Если тебе придется брать замок приступом…

— Не придется.

Даже в неверном полумраке предрассветных сумерек Галеран заметил, как помрачнело лицо друга.

— Ты правда думаешь, она откроет ворота?

— Да.

— Почему, ради мук господа нашего?

— Потому, что так должно быть. Рауль недоверчиво хмыкнул.

— Женщины не понимают, как должно, а как не должно быть.

— Джеанна понимает, — упрямо возразил Галеран, исступленно надеясь, что так оно и есть. — Но если мои доводы тебя не убеждают, то подумай сам: даже если Джеанна не откроет мне, это сделает гарнизон Хейвуда. Там еще много осталось тех, кто приносил мне клятву на верность и хорошо знает меня.

Рауль подумал и согласно кивнул.

— Ну что ж, в этом есть какой-то резон. Полагаю, после известия о твоей гибели у людей не оставалось иного выбора, как повиноваться госпоже, за которой ты оставил все права на Хейвуд. Даже если она привела в замок другого мужчину, и то… — Не договорив, Рауль многозначительно глянул на Галерана и залпом допил вино.

— Вот именно.

— Клянусь терновым венцом, — возопил Рауль, — не станешь же ты притворяться, будто она невиновна! С грудным младенцем, когда мужа несколько лет не было дома!

— Нет, пожалуй, не стану.

Рауль открыл рот, но снова закрыл.

— И что ты намерен делать?

— Хочешь еще свинины?

Рауль осуждающе покачал головой и промолчал. Вдруг в тишине запела первая птичка — ранний вестник рассветного многоголосого хора. Услышит ли Джеанна, сочтет ли эту трель знаком первого света дня?

Галеран швырнул в кустарник объедки и пошел в лагерь.

Люди отца уже поели и приготовили снаряжение; кони были оседланы. Ждали своего часа грозный таран и баллиста таких размеров, что ее впору было заряжать обломками скал. Осаждающие намеревались сровнять его дом с землей. Галеран вошел в шатер, где его ждали одетые в кольчуги и жаждущие крови родственники. При его появлении все разговоры смолкли.

— Надеюсь, в замке не очень много людей Лоуика? — промолвил Галеран.

— Да. — Отец смотрел на него так, как смотрел бы на норовистого и, возможно, неуправляемого боевого коня. — Насколько я знаю, человек пять, не больше. Но мы не знаем, на чьей стороне остальные. Они почти все служили старому Фальку и, пожалуй, имеют больше оснований защищать его дочь, чем тебя.

— Как бы ни было, я возьму с собою только своих людей.

— Галеран, ради всего святого…

Галеран взглядом остановил отца.

— Я не желаю возвращаться домой как вооруженный захватчик. Если они убьют меня, тогда можете не оставить от Хейвуда камня на камне.

Гилберт, младший брат Галерана, изменился в лице.

— Пусть только один волос упадет с твоей головы, брат! Я поджарю этого Лоуика на медленном огне, клянусь! А что до его шлюхи…

Галеран остановил взглядом и его.

— Никто не дотронется до Джеанны даже пальцем. Никто, кроме меня.

— Отлично, — оскалился Гилберт, — но я хочу быть при этом!

Прежде, чем Галеран успел ему ответить, в шатер ворвался запыхавшийся дозорный.

— Милорды, они открывают ворота! Слава богу!..

От облегчения Галерану захотелось рухнуть на колени и возблагодарить господа, но он превозмог себя, круто повернулся на пятках и вышел из шатра, как ему и подобало, внушительной поступью жаждущего мести властителя.

Леса уже звенели ликующими птичьими трелями, восходящее солнце румянило край неба на востоке, и вот сумрак прорезали первые яркие лучи. То был первый рассвет и первый птичий хор, что Галеран слышал на родине, и, несмотря на все происходящее, его сердце сладко заныло.

Он посмотрел на Хейвуд. Утренний туман еще не вполне рассеялся, но солнце уже золотило белые стены, и открытый темный проем ворот был ясно виден даже издали.

Сегодня на стенах не было ни души. Ни стражников, ни женщин.

Галеран кликнул коня, каурого мерина, купленного в Стоктоне. Его привел Рауль.

— Тебе нет нужды ехать со мной, — сказал другу Галеран. — Отец останется здесь со всеми людьми, чтобы следить, не подстрелят ли меня. Оставайся с ним.

— Такое зрелище я не променяю даже на целую перекладину Креста господня.