Галеран взял розу, и вдруг один лепесток треснул у него в руках. Вполголоса выругавшись, Галеран стал прилаживать его обратно, с силой вдавливая в скреплявший обломки мягкий воск; потом застыл с цветком в ладони, борясь с желанием сжать кулак, пусть даже острые кромки лепестков поранили бы ладонь до крови.

С глубоким вздохом он положил розу на место, так и не прикрепив лепесток.

Потом вышел в зал, сел в кресло и призвал к себе управляющих с докладом о состоянии хозяйства. Слушал он невнимательно, но понял, что без него в Хейвуде все шло как положено.

Он не мог не заметить, какими глазами смотрели они на него. На лицах у некоторых было написано презрение к незадачливому хозяину, который неспособен обойтись с греховодницей-женой, как подобает мужчине, а потому готов простить ее, даже не отругав хорошенько. Другие глядели на Галерана настороженно, будто боялись, что в любую минуту он взорвется бешенством, как неистовый берсерк перед битвой.

И те, и другие могли оказаться правы; вот почему он все-таки ударил жену, чтобы привлечь кого-нибудь на ее сторону. Отец Галерана отослал Уилла обратно в лагерь, а Гилберта — в Бром, но сам остался в замке, желая последить издали, не охватит ли Галерана новая вспышка ярости.

И Галеран был рад, что рядом с ним есть кто-то.

Если постараться, можно потратить уйму времени на разговор о том, как шла жизнь все эти годы. Заморочить голову всякими важными мелочами. Тогда для других мыслей попросту не останется места.

Не останется места для мыслей об умершем ребенке.

О неверной жене…

Галеран очень старался.

Выслушав доклады управляющих, он пожелал подробно осмотреть замок. Собаки увязались за ним.

Он заранее прекрасно знал: Джеанна управляла поместьем безупречно, но велел принести хозяйственные книги и подробно расспрашивал о делах каждого, кто хоть сколько-нибудь значил в замке Хейвуд.

Он со знанием дела обсуждал с главной прачкой необходимость подсинивания белья при стирке и вдруг понял, что сходит с ума. Он вполне владел собою, покуда в глаза не бросились вывешенные для просушки белые детские пеленки — целая веревка пеленок. Тогда он прервал разговор на полуслове и оставил добрую женщину в искреннем недоумении.

Однако убежать от всего невозможно, тем более что теперь, казалось, каждая мелочь вокруг напоминала Галерану о детях.

Среди множества записей глаз его выхватывал ту, где говорилось о колыбельке, сработанной столяром для Галлота, и Галеран не находил в себе сил спросить, не в этой ли любовно изготовленной люльке спит теперь незаконное дитя.

В конюшне мирно жевал сено маленький пони, купленный Джеанной за несколько недель до рождения Галлота специально для него. Если бы Галлот был жив, сейчас, быть может, он уже сидел бы в седле.

В какой-то из книг была записана цена пары крохотных башмачков из мягкой кожи, башмачков для ребенка, делающего свои первые нетвердые шаги.

Все это едва не лишило Галерана тщательно созданной им видимости душевного равновесия; он усилием воли прогнал тоску и сосредоточился на практических вопросах — постройке нового хлева для скота, пополнении запаса стрел, прошлогоднем урожае зерна.

Вскоре после полудня, когда Галеран прогуливался под стенами замка, рассеянно глядя на луг, где паслись жеребые кобылы, его нашел Рауль. Он принес с собою хлеба, жареной курятины и вина.

— Твои домашние уже сели есть в зале, — заметил он.

— Я не голоден.

— Ешь! — И Рауль сунул ему куриную ножку. — Нечего изводить себя голодом!

Галеран без всякого аппетита оторвал зубами кусок мяса.

— Ты теперь моя личная кормилица? — съязвил он, хорошо, однако, понимая, как глуп его порыв скрыться от людей.

— Я всего-навсего твой друг.

Продолжая любоваться сильными, здоровыми лошадьми, Галеран облокотился на изгородь. Одна из лучших его кобыл была случена с отличным боевым жеребцом, последним приобретением лорда Вильяма, — так ему сказали. Результат мог оказаться восхитительным, но почему-то Галеран не испытывал особого восхищения.

— Если ты мой друг, скажи, как поступил бы ты на моем месте?

Рауль неловко ухмыльнулся.

— Ходил бы потише, на жену смотрел бы поменьше, еще лучше — вовсе не смотрел бы. Вокруг столько интересного — например, куры… Представь себе, они несут яйца.

К своему изумлению, Галеран расхохотался, а, вернувшись в замок вместе с Раулем, немедленно отправился осведомиться о положении дел на птичьем дворе.

К вечеру ему стало немного легче дышать. Боль, что раскаленным углем жгла в груди, не исчезла окончательно, но утихла, остыла, точно угли подернулись пеплом. Вероятно, сказывалась накопившаяся усталость.

Как и следовало ожидать, все хозяйственные дела в Хейвуде пребывали в полном порядке. Даже Лоуик потрудился на славу — видимо, полагал, будто распоряжается своею собственностью. Несмотря на это, его не особенно любили в замке, и возвращению Галерана радовались вроде бы искренно. Это помогало держаться.

Галеран ни разу никого не спросил о Джеанне, но во всех разговорах она, казалось, незримо присутствовала, и в словах людей нет-нет да и прорывалась тревога за нее. Из всего этого он мог заключить, что судьба его жены небезразлична обитателям Хейвуда, и порадовался: он хотел, чтобы ее любили и нежили, как всегда.

Хотел, чтобы было кому защитить Джеанну от него.

У него сложилось твердое убеждение, что последний год Джеанна не была счастлива. Это тоже порадовало его. Невыносимо, если бы она сияла от счастья рядом с Лоуиком.

Тем временем солнце уж начало клониться к закату, и Галеран решил, что может позволить себе немного отдохнуть. Он направился к башне, но посреди двора остановился как вкопанный при мысли, что, ежели он не хочет запачкать кровати, на которой собирается спать, надобно как следует помыться.

А эта мысль повлекла за собою вторую: мыла и брила его всегда Джеанна.

Даже не пытаясь понять, почему он так поступает, Галеран послал передать жене, что надо приготовить все необходимое для купания.

Затем он вдруг заметил, что до сих пор не снял кольчуги. Верно, он выглядел смехотворно, когда в полном боевом снаряжении вникал в хозяйственные дела, но в своем нынешнем положении, пожалуй, был смешон в любом виде. Пришлось идти в арсенал; там кузнец помог ему освободиться от неуклюжего одеяния из металла и сыромятной кожи.

Скинуть с плеч тяжесть доспехов оказалось невыразимо приятно.

Избавившись от кольчуги, Галеран остался только в грязной, полуистлевшей холщовой рубахе и шерстяных штанах. Впервые за последние дни он сладко потянулся всем телом.

— Похоже, отметины на коже останутся на всю жизнь.