– Спасибо за подставу. – Я меланхолично тряхнула головой, вытирая о фартук вспотевшие ладони. – Это был безусловно очень приятный разговор, посидели почти по-семейному, – подняла голову, встретившись с управляющей глазами. – Шутки у тебя так себе, чтоб ты знала.

Наверняка она наблюдала по камерам за всем, что происходило, но вот как трактовать – не знала, поэтому ее почти сжигала изнутри жажда подробностей. Будь я чуть меньше мертва внутри, наверное, огрела бы ее подносом.

– Да ладно тебе, ну, – это было чем-то вроде извинения, и оно как-то неловко повисло в воздухе, вырвав у меня тяжелый вздох.

По Зои прекрасно видно было, едва ли она представляла, через что заставила меня пройти ради своего любопытства. Ругаться с ней не хотелось.

– Моя смена закончилась. Так что я домой, – сообщила сухо, доставая из шкафа свою одежду, притворяясь, что предыдущего разговора не было.

Начальница с задумчивой подозрительностью воззрилась на меня, а потом только коротко кивнула и ушла в зал кафе, бормоча под нос:

– Ну и страсти…

На улице было холодно, пепельные хлопья облаков наслаивались друг на друга, обещая очередной дождь. Соленый ветер остудил лицо, помог вытряхнуть из головы ненужное и пустое, я подставилась ему, чувствуя, как все медленно возвращается в равновесие, маленький нервный огонек внутри, выжигающий из меня живое, потихоньку гаснет.

И как раз в этот замечательный момент в кармане раздался навязчивый и пугающий до дрожи трезвон мобильника. Он раньше не звонил так рано. Что-то стряслось.

– Ты дома? – раздалось в трубке сразу же, как я приняла вызов.

Ни тебе приветствий, ни «как дела». Похоже, он злой, как черт. Десять чертей, скорее.

– Нет еще, но уже собираюсь.

– Стемнело полчаса назад, где тебя носит?

– Не обвиняйте почем зря, хозяин, – я сделала паузу, чтобы иронично вздохнуть после этой реплики, – еще только смеркается, даже фонари не горят.

– Живо домой.

Может, от порыва ветра, но мне вдруг стало так холодно, что захотелось подышать на руки, растереть пальцы, спрятать в карманах. Взвыть от того, что это не помогло.

– Уже в пути, сказала же, – тихо вздохнула я, – что опять не так? Сорваться не на ком? – помолчав, добавила к этой череде еще один вопрос, не совсем уместный. – Снова неприятности с Элен?

– Как показывает опыт, с человеком, сидящим на цепи, неприятностей минимум. Как этот отыщется, и его на цепь посажу, – в его голосе просквозило что-то похожее на раздраженную собачью усталость. Что-то, что напомнило человеческую черту.

– Ты это о ком? – аккуратно уточнила я, кажется, уже начиная подозревать.

– Сегодня одна мелочь пузатая пропала с радаров. Мой младший брат сбежал из интерната, видимо, решил, что бессмертный. Думаю, ты о нем не слышала в любом случае.

О, уже слышала, дорогой.

– Скажи мне одну вещь. Он ведь наследник «Шиффбау», разве он не твой конкурент в будущем? Что тебе за дело до его перемещений?

– Это не имеет значения, чей он наследник, пока я за него в ответе, – резко отозвался Ланкмиллер. – И если Амалия доберется до него раньше, для него уже вообще ничего не будет иметь значения.

Венка бьется под воротником футболки, во рту сухо, словно с похмелья. Я зачем-то зажмурилась, прежде чем выдохнуть и сказать. Сказать и разрушить наше маленькое соглашение с Лео, которое не просуществовало дольше получаса. Сказать и подписать себе смертный приговор.

– Хорошо, я тебя поняла. Он сейчас в «Шоколаде». И ближайший час пробудет там.

– А ты, разреши осведомиться, что там делаешь? – он уже взял меня на мушку, и это ощущалось даже с такого немыслимого расстояния, когда ты стоишь посреди тротуара, безоружная, под прицелом господского гнева.

Выдохни, Роуз. Все равно придется это сказать.

– Я… я там работаю.

Что, не осилила с первого раза, дыхание перехватило, да? Слабачка.

– Ты… что? – глухо переспросил Ланкмиллер, будто давая мне бессмысленный второй шанс.

У меня не было сил выкручиваться, искать правдоподобную ложь, тут как бы трубку не выронить из дрожащих пальцев. Все-таки я его боюсь. Как стыдно себе в этом признаваться.

– Я разношу еду, как раньше. Потому что это все, что я умею, как мы с тобой уже прояснили. Больше ничего. Чейс зарплату обещал повысить, если нормально пойдет.

– М-да… Если жив останется, конечно, повысит, чего ж, – задумчиво вздохнул Кэри, отстукивая пальцами по столу.

Я чуть было не врезалась в скамейку возле цветочного магазина, в итоге упала на нее же, заработав себе синяк. Уставилась в мокрый асфальт, расплывающееся отражение себя и неба. Начался дождь.

– Ясно, значит, все случилось, как я и предполагал, – Ланкмиллер не угрожал мне, его не трясло от злости, но по этому ровному голосу я поняла, что он сейчас ударит сильнее, чем мог бы. – Вот значит, что бы ты стала делать, получив свободу или хотя бы ее часть? Добровольно вернулась в самое мерзкое место города, в этот вертеп? Знаешь, почему к Чейсу не стоит очередь из работников, откуда эта вечная нехватка рук? Он обманывает всех, кто к нему приходит, не делая исключений. Ты нанимаешься официантом, а потом понимаешь, что постепенно погряз в таких долгах и штрафах, что по гроб жизни обязан этому злачному заведению и уже записан, как его собственность. Тейлор этого не сделает с тобой, пока ты под моим покровительством. Но в ином случае, ты бы уже отправилась мыть полы. Или обслуживать мужиков в бордель. Это был бы печальный исход, но вполне заслуженный для такой безответственной дурочки, плевавшей на свою безопасность и жизнь. Ты была уверена, что сможешь еще жить ее по-человечески, но ты разучилась, Кику. И разучилась задолго до того, как мы с тобой встретились.

Каждое его слово жгло так, что не оставалось сил оценить, какие из них были правдой. Меня словно наполняли расплавленным металлом, точно пустой сосуд. Застываешь, и в тебе не остается ничего твоего, кроме этой боли. Застываешь и превращаешься в ожог.

– Я… н-не…

А что «не»? Неправда? Я замолчала, чувствуя, что дрожат губы. «За что ты так со мной?» – я это хотела спросить. Но упрекнуть мучителя было не в чем, кроме излишней прямоты. Так люди не общаются друг с другом, будто оголенные провода.

– Нечего сказать, да? – Ланкмиллер осведомился устало, без своего долбаного ехидства, и, прежде чем отключиться, после недолгого молчания отдал короткий приказ: – Домой. Сейчас же.

Жмурясь от коротких гудков, я отняла трубку от уха, едва удерживая ее в ослабших пальцах. Эта снисходительность режет хуже ножа.

Тихий ужин с Алисией протекал в молчании, только звуки грозы снаружи и скрежет вилки о фаянс. Я почему-то даже дышать боялась. Украдкой поглядывала на хозяйку дома и тут же опускала глаза. Рыжая и живая. Мое присутствие действовало на нее удручающе, приносило эти раскаты грома снаружи в дом, и в нем больше не было так светло.