и не сейчас. За моей спиной громыхнули чужие шаги (чересчур близко), и только тогда я сорвалась.

Мне часто снились кошмары. Они были кристально жуткие, и меня вечно кто-то преследовал.

Каблуки скрипели, соскакивали, всё жаловались – тук-тук-тук. Мама меня убьет, если я их сломаю. Удивительно, как ясно и четко прозвучала в голове эта мысль. Я зацепилась за нее, как за маленький якорек, чтобы, наверное, не сойти с ума, не удариться в панику. Алена маячила впереди, я неслась следом, аккуратно перепрыгивая через ямки и рытвины, и все проговаривала про себя: нельзя ломать туфли. Я хорошо бегала, как-то даже выиграла районные соревнования. Каблук опять крякнул о камешек, кажется, на мгновение во мне что-то оборвалось. Хоть бы целые.

Мы свернули во дворы – никого, закрытый «Перекресток», замурованные домофонами двери подъездов. Во сне, когда наступал момент безысходности, когда я понимала, что меня вот-вот поймают, я могла заставить себя проснуться. Тук-тук-тук-тук. Ноги уже вибрировали, боли я не чувствовала, зато поняла: я не сплю.

Там парень с девушкой стояли у машины. Курили. Алена потом сказала, что в машине спал ребенок, поэтому она и решилась к ним обратиться. Сразу глянула на заднее сиденье – мальчик лет пяти в детском кресле. Парень с девушкой уставились на нас и первые несколько секунд просто молчали, видимо, пытаясь хоть что-то разобрать в нашем задыхающемся перешептывании (голос от страха не прорезался, наоборот – спрятался где-то в гортани).

– Пожалуйста, помогите.

Я обернулась – Двое просто остановились и смотрели. Вечер по-прежнему был по-сентябрьски безмятежный, во дворе даже пахло зеленью и остатками дневного тепла, но меня трясло и туфли не переставали скрежетать. Тук-тук-тук-тук-тук. Двое никуда не уходили. Если нас сейчас пошлют, дальше что? Варианта «проснуться» не было.

– Можете подвезти? Тут всего квартал.

Когда мы сели в машину, мальчик проснулся и испуганно шарахнулся, вжавшись в детское кресло. Девушка сказала что-то успокаивающее, мы с Аленой крепко сцепились руками (теперь плечом к плечу) и благодарно заулыбались, плевать, что девушка обращалась не к нам, а к ребенку. Я смотрела в окно и ничего не видела. Двое исчезли, но я знала: они навсегда там.

Первым делом я сняла каблуки – целые. Пыльные, поцарапанные, но целые. Мама меня не убьет. Я выдохнула, и мне показалось, что последние полчаса я задерживала дыхание. Поставила себя на паузу.

Мой дом – моя крепость. Казалось бы, дурацкое выражение до тех пор, пока входная дверь (закрытая на все замки, на три и на щеколду) не превращается из обычной двери в защитную стену. И хотя дом был не мой, а Алены, я все равно прилипла всем телом к дивану и решила, что никогда отсюда не слезу. Антон пришел примерно через час. Мы всё это время сидели молча, и тут нас прорвало. Мы, перебивая друг друга, нервно хихикая, честно рассказали про все – про юбки, шоколадки, закрытый «Перекресток» и тех Двоих. Нас сжирала какая-то возбужденная истерика, осознание того, что должно было произойти что-то страшное – оно подошло совсем близко, дыхнуло в шею, почти прикоснулось, но отпустило. Все обошлось, и входная дверь закрыта на три замка и на щеколду.

– Вы совсем долбанутые?!

Я подавилась на фразе «…и тогда они».

– В смысле?

– Говорю, вы нахера, идиотки, поперлись?

Он орал так, что я снова услышала этот скрежет – тук-тук-тук-тук-тук-тук. Я встала и ушла в комнату. Зачем-то подперла дверь стулом. Я слышала, как Алена плакала, материлась и, кажется, все-таки разбила кружку, а он все орал. Смачно, со злобой. Я вдруг почувствовала себя виноватой.

Дебилки. Совсем мозгов нет. Бла-бла-бла. Где вас потом искать.

Мне хотелось, чтобы Алена легла со мной, мы спрятались под одеялом и, может, включили-таки «Бриджит Джонс». Но Антон скомандовал СПАТЬ, и скоро все затихло. Я тоже лежала тихо. Мне было стыдно за себя, за Алену, за нас. Стыдно и неудобно.

Я с детства боялась быть неудобной: на встречи всегда приходила немного заранее, вовремя сдавала работы, не переносила договоренности (даже если страшно раскалывалась голова и хотелось вздернуться), не отказывала в просьбах знакомым (и незнакомцам). Задерживать таксистов тоже неудобно, поэтому я уже минут пять тряслась у обочины, спрятав пальцы в рукава куртки, чтобы точно не отвалились. Зимой пары в университете всегда заканчивались поздно, пять вечера – все равно что полночь. Машина подъехала – «Киа», «Шкода», «Рено», короче, желтенькая, – и я быстро запрыгнула на заднее сиденье, одновременно не очень сильно (из вежливости, неудобно ведь) хлопнув дверью и пробормотав: «Добрый вечер».

В салоне пахло потом, сигаретами и усталостью, я старалась дышать пореже, двигаться поменьше, а пальцы отогреть с помощью судоку. Уровень «эксперт», конечно же, иначе смысл циферки по клеткам распихивать.

– Здесь парковаться нельзя вообще-то.

Двойка залезла не туда и мигнула красным. Сука. Ошибки – ⅓. Теперь все заново. Я не ответила, начала новую игру.

– А штраф кто платить будет? Не вы же.

Голос с водительского сиденья – молодой, но уже шероховатый, злобный.

– Там стоянка запрещена.

– Че?

– Стоянка запрещена, говорю. – Я подняла голову, заглянула в зеркало заднего вида, чтобы водитель по глазам моим все увидел и отцепился. – Чтобы выписать штраф, нужно зафиксировать стоянку. А камер там нет.

На несколько секунд он и правда отцепился. Замолчал, притормозил на светофоре, я уже принюхалась к вони и дышала ровнее, содрала с шеи шарф – становилось жарковато. До дома ехать всего восемь минут, даже доиграть не успею, наверное.

– Все вы бабы такие.

Меня будто подбросило на месте, всю передернуло, хотя я точно знала, что не пошевелилась. Только глаза забегали по салону. Это чувство всегда приходило очень резко – начинали потеть подмышки, сердце скакало то в животе, то в горле, перехватывало дыхание. А водитель все говорил и говорил – не затыкался, не отцеплялся.

– Сколько жить в этом мире можно? Сколько? Когда нас наконец китайцы захватят и всех нахер переубивают. А так и надо, так и надо. А бабам только бабки и нужны. Всяких пидорков выбираете, бабло одно вас интересует. Всех вас надо изнасиловать. Всех переубивать.

Телефон мелко трясло у меня в ладонях, и экран по-дурацки мигал в темноте. Я чувствовала, что задыхаюсь – так нелепо, разеваю рот как рыба, но не могу вдохнуть. Воздух раздувал изнутри щеки, но застревал где-то в горле, и я давилась. Кнопка разблокировки замка изнутри – обычно она (такая красненькая) прямо на ручке, бывает, что пимпочкой торчит чуть повыше. Я пялилась на дверь и не видела ее. Не было ни кнопки, ни пимпочки. Мне хотелось открыть дверь