места, где нас еще нет. Звук – ревущий, тяжелый, сообщает об опасности. Да и водный поток – все быстрее и быстрее. Водная стихия увлекает куда-то в глубь, куда-то дальше. Хватаю плотогона – одной рукой. Другая рука с камерой, которую я держу над головой…

Несколько секунд пленяющей зависимости от погруженности в глубину, от неистово несущегося мощного потока и от закладывающего уши гула бурлящей воды. Под большим углом по огромному желобу, искусственно построенному человеком из бревен, плот летит вниз.

Скорость нашего движения достигла скорости курьерского поезда. Справа неслись скалы, обшитые бревнами… Вдруг замечаю резкий поворот направо, ограниченный только по левой части скалы прикрепленными к ней бревнами. Плот, на котором нахожусь я с фотоаппаратом, передней своей частью начинает лезть на стену из бревен. Устоять, не державшись, невозможно. Теперь плотогоны держат меня, прижимая к центральной части плота. Задние плоты всей своей массой толкают наш плот все выше на скалы, медленно заваливаясь в поворот. Люди образовали вокруг меня кольцо, держась друг за друга. Из-под ног, меж бревен, стреляют стихийные фонтаны. Все звенья большого плота повторяют движения первой связки. Надо удержаться и не упасть в это время, потому что плот под углом градусов тридцать пять, может быть, сорок.

– Здесь Петька погиб! – один из плотогонов кричит мне в ухо.

Мы несемся по Белому Черемушу стремительно вниз, проскакивая красоты… Буквально через несколько минут до меня криком доходит имя другого погибшего сплавщика. На всем пути следования гибли их друзья, односельчане, люди, зарабатывающие средства для жизни таким трудом…

Спокойствие пришло только внизу. Река приобрела широкую горизонтальную поверхность, ее воды тихонько лились дальше. Мы пристали к берегу…

Плотогоны были измучены. Оказывается, сегодняшний напряженный, с риском для жизни день – только часть работы. До этого они валят лес, обрубают сучья, спускают стволы к воде и связывают их в пакеты. Отдыхать некогда.

Один из плотогонов сел на скамейку. Он был усталый, гордый и, наверное, почти нищий. Я среагировал мгновенно – родился кадр человеческого величия и победы над стихией.

Глаза Одессы

Солнце. Море. Легкий обдувающий ветерок Порт. Одесская лестница, на которой снималось великое кино. Меня тянуло на эту ступенчатую кинематографическую достопримечательность. Предчувствие чего-то необычного наполняло меня. Напитавшись позитивными впечатлениями, наконец я попадаю в институт.

Ключ решения темы оказался в операционной. Я не понимал таинства прозрения и пытался шаг за шагом поймать это волшебное мгновение…

На мне белый халат, шапочка, бахилы. Хирургическая медсестра – вся в белом, можно рассмотреть только ее глаза.

В операционной все готово для целительного волшебства. Вдруг в голове зашумела музыка и мужской голос вдруг запел:

– АХ, ЭТИ ЧЕРНЫЕ ГЛАЗА! – голосом Петра Лещенко. В годы войны он давал концерты в оккупированной Одессе…

На операционном столе видны очертания фигуры пациента, похожего на закутанную в белое мумию. Человек представлен широко раскрытым глазом…

В окуляре камеры вижу лезвие узкого скальпеля, режущего поверхность глаза. Несколько раз срабатывает мой аппарат. Перевожу камеру на второстепенные детали специально оборудованного помещения.

– Как вы себя чувствуете? – неожиданно спрашивает хирург.

Одесский театр. 1959

Откуда-то снизу, из-под бинтов и марли, как удар молнии раздался голос:

– Ничего… Профессор…

Я замер… Слышу:

– Больной должен быть в сознании. Обезболивание действует только на глаз.

Медицинская сестра заглядывает мне в глаза:

– Хотите, я Вам что-то покажу? – она указывает на небольшую коробочку.

– Конечно.

Она открывает этот ящичек Пандоры… В нем шесть гнезд, а в них шесть человеческих глаз разного цвета, и все смотрят на меня. Перевожу взгляд на глаза медицинской сестры, и теряю сознание…

– Очнулся! Слава богу, он пришел в себя!

Слева и справа меня крепко держали чьи-то руки, голова выставлена в окно.

– Ну, Вы наделали дел. Сорвали операцию. Когда Вы падали – опрокинули оборудование, сорвали стол с инструментами, все полетело на пол. Какой вы, однако!..

Замкнувшись, я приходил в себя, снимая обстановку операционной…

…Шестой день я наслаждался Одессой. Мне удалось побывать в театре оперы и балета на «ПИКОВОЙ ДАМЕ»…

На перроне вокзала продавались аппетитные булочки. Их невозможно было не купить. Вхожу в купе, кладу булочки на стол. Попутчики переглядываются и улыбаются…

Поезд стучит колесами, все заказывают чай. Предвкушаю булочное удовольствие… Мои спутники торжествуют, видя гримасу разочарования на моем лице.

– Мы-то знаем вкус этих булочек…

Попутчики выглядели людьми познавшими истину, в отличие от меня.

По рельсам

Мне досталась коллекция самоваров. Я испытал чувство восторга, как ребенок, которому подарили очень забавную игрушку. У каждой игрушки – своя история, рассказанная мне бывшим владельцем. Высокие… Широкие… И маленький – каретный, но с трубой. Для того, чтобы барину можно было попить чайку в дороге. Он буквально на полторы-две чашки.

Я заинтересовался традициями мастеров по работе с металлом. Разнообразные штампы на самоварах с фамилиями русских заводчиков, большинство их из Тулы.

Проверку на звук закипающего агрегата производил лично на даче. Выделил скромный по виду, но ставший для меня любимым самовар. При сборе гостей или в торжественных случаях именно этот «туляк» оказывался в центре стола…

Меня потянуло в Тулу. Да и музей оружия, говорят, интересный. Захотелось побывать на велосипедном ипподроме…

В Музее оружия нельзя не заметить авиационную пушку, которая в 1945-м была обнаружена в бункере Гитлера… На ипподроме скромно посидел на скамейках зрителей под теплыми лучами тульского солнца, при легком шуршании велосипедных покрышек…

День клонился к вечеру. Пора собираться на железнодорожный вокзал.

Семья на рельсах. 1959

…Проходя по мосту над железнодорожными путями, я обратил внимание на группу людей, идущих вдоль путей. Камера с объективом 135 мм машинально оказалась перед глазами. На матовом стекле удалось рассмотреть передвигающуюся группу, точнее – семью. Аппарат начал снимать помимо моей воли…

Впереди флагманом шла молодая женщина. На руках несла ребенка и букет цветов. Лицо ее сияло счастьем и улыбкой, заряжая и цементируя остальных членов клана. Рядом, но на полшага отстав, шла, видимо, свекровь, демонстрируя твердость духа и власть. Левой рукой она вела внука лет десяти. Характер чувствуется по положению руки, ноги и по всему телу…

Муж молодой женщины двигался, немного отстав, контролируя происходящее вокруг. Во фривольном летнем расстегнутом пиджачке с белым воротничком. Его правую руку тянула вниз явно тяжелая авоська с продуктами. Замыкал процессию дедушка с бородой, человек старшего поколения в фуражке. Готовая композиция.

Вся