Антонио был ошеломлен. Оказалось, что у нее лицо красивой формы, вздернутый носик и высокие скулы, делавшие ее красоту почти классической, кожа была гладкой и свежей. Она выглядела моложе своих лет, и, глядя, как опускаются ее длинные темные ресницы, он удивился, что не заметил этого раньше.

— Попробуете? — чуть хрипло повторила она. — Пожалуйста.

Он молча взял у нее очки и осмотрел их. Шарнир выскочил из паза, и нужно было всего лишь поставить его на место.

— Ну что? — взволнованно спросила она.

Какая-то часть его хотела ответить, что он ничего не может сделать, и спросить, зачем она прячет такое милое личико за такими ужасными очками. Но он вовремя напомнил себе, что это не его дело, поэтому просто сделал что было нужно и толкнул очки по столу к ней:

— Готово.

— Спасибо.

Стюардесса принесла им еду и бутылку вина.

— Что-нибудь еще, сэр? — спросила она, разглаживая белую скатерть, расставляя бокалы и раскладывая приборы.

— Ничего, Салли, спасибо, — ответил он, убирая последние бумаги.

— Приятного аппетита.

Стюардесса улыбнулась ему, вежливо кивнула Виктории и исчезла.

Антонио посмотрел на Викторию:

— Вина?

— Совсем немного, пожалуйста.

Освещение в салоне было неярким, шторки на иллюминаторах были опущены. Обстановка казалась почти интимной, хотя в этом, скорее всего, была виновата странность происходящего. В других обстоятельствах компанию Антонио составляла бы женщина покрасивее. Виктория почему-то почувствовала себя неуютно, подумав об этом. Она бы с удовольствием оказалась подальше отсюда, но они были на высоте тридцати девяти тысяч футов над землей, одни, если не считать спящего ребенка.

Ей хотелось, чтобы Натан проснулся и дал ей предлог выйти из-за стола. Она быстро посмотрела на него, но он даже не шевелился.

— Хорошо, что вы покормили его раньше, — сказал Антонио, заметив ее взгляд.

— Да, он так устал.

— Тяжелый день для всех.

Она кивнула и посмотрела на еду, выглядевшую удивительно аппетитно.

— С едой из вашего ресторана не сравнится, но для обеда в самолете вполне прилично, — сказал Антонио, — попробуйте.

Она попробовала и была приятно удивлена:

— Последний раз, когда я ела в самолете, еда напоминала картон, но вы правы, это совсем неплохо, разве что паста немного пересолена.

— Вот как?

Он дразняще посмотрел на нее, и она покраснела.

— Извините, профессиональная привычка. Когда ты зарабатываешь на жизнь готовкой, то привыкаешь критически относиться к еде.

— Вообще-то я думаю, что вы правы насчет пасты, — улыбнулся он.

— Вам лучше знать.

— Пожалуй. — Он наклонил голову. — Итальянская еда, возможно, лучшая в мире, но я пристрастен. Вы можете дать более трезвую оценку.

— Скорее всего, я дам ее, даже не желая того.

Некоторое время он молча смотрел на нее. Когда она говорила о своем деле, она преображалась, становясь куда более уверенной, словно прекращая сдерживать себя. Он задумался, что сделало ее такой закрытой.

— Как долго вы держите ресторан? — вдруг спросил он.

— Около двух с половиной лет.

— Вы были беременны, когда начинали дело?

Она только молча кивнула.

— И одиноки?

Еще один безмолвный кивок.

— Должно быть, это очень тяжело.

Она пожала плечами, в изумрудных глазах вспыхнул огонь.

— Ничто стоящее не дается легко.

Она совершенно очевидно возводила стену вокруг себя, не желая, чтобы он продолжал допрос, но Антонио не привык так просто сдаваться, когда хотел что-то узнать.

— А отец вашего ребенка? Он совсем не помогал вам?

Виктория вспомнила выражение лица Ли, когда она сказала ему, что беременна. «Просто избавься от него. Ты же не думала, что я захочу, чтобы ты родила? Боже, Вики, между нами ведь нет ничего серьезного». Ее словно окатили ледяной водой. Да, они переспали всего однажды, но до этого он несколько месяцев ухаживал за ней. Потом он перестал звонить, и она поняла, что одна ночь — все, что ему было нужно, но она все равно сочла своим долгом сообщить ему о беременности, подумав, что он имеет право знать. Она ничего не хотела от него, но такая реакция шокировала ее. Ей вообще не следовало сходиться с ним, но она была так молода и наивна и искала любовь не в том месте. Что ж, она получила хороший урок.

— Похоже, ему было плевать, когда вы сказали ему?

Это было уж слишком. Антонио заметил боль в ее глазах, прежде чем опустились темные ресницы.

— Это совсем не ваше дело, — тихо, но с достоинством сказала она. — Наш… брак не дает вам права ставить под сомнение мои моральные и жизненные принципы.

— Вы правы, не дает.

— Так прекратите расспросы!

И снова этот сверкающий взгляд теперь ледяных глаз.

— На самом деле я ставлю под сомнение моральные принципы человека, отвернувшегося от собственного ребенка, — мягко заметил Антонио. — Но это действительно не мое дело.

Дверь в салон отворилась, и к ним подошла стюардесса:

— Еда устраивает вас, сэр? Подавать главное блюдо?

Антонио посмотрел на Викторию, и она кивнула.

Пока стюардесса убирала тарелки, он заметил, что Виктория ела мало. На столе появилось новое блюдо, и они снова остались вдвоем.

— Будем надеяться, что говядина съедобная, — сказал Антонио, — иначе придется посылать за китайской едой, когда мы будем заправляться в Гонконге.

Это прозвучало так глупо, что Виктория рассмеялась:

— Это ведь была шутка?

— Конечно. — Он улыбнулся. — Но если вам нравится китайская еда, это можно устроить. Мы пробудем там несколько часов.

— Я люблю ее, но могу удовлетвориться и говядиной «Веллингтон».

— Вы ее еще не попробовали. — Антонио наклонился и наполнил ее стакан. — А когда в последний раз ели в самолете? — небрежно спросил он.

Она подозрительно посмотрела на него.

— Вы сказали, что еда была похожа на картон, — пояснил он.

— Давно. Я летела из Лондона в Сидней, мне было четырнадцать. — Она отрезала кусочек говядины, которая была приготовлена отлично. — Не помню, что это было, но точно намного хуже этого:

— Ваш говор скорее английский, чем австралийский. Вы, вероятно, переехали с родителями?

— Нет, я была одна. Моя мать умерла, и меня отправили к ее сестре.