в самую верхушку дерева. Сразу упало много ягод. Ергуш кинул еще раз — камень пролетел меж ветвями, что-то треснуло, зазвенело. Ергуш и Палё пригнулись, посмотрели туда, куда полетел камень: в маленькой сторожке, рядом с мельницей, зияло выбитое окно… Из сторожки выбежала старушка, подняла крик, озираясь во все стороны.

— Уйдем, плохо дело, — сказал вполголоса Палё Стеранка и побежал по узкой тропинке, огибающей мельницу.

Тропинку с одной стороны прикрывала мельница, с другой — стена срезанного холма. По этой стене росли частые кусты.

Над каналом выше мельницы были проложены мостки. Вода под ними быстро мчалась, валилась на мельничное колесо. Мальчики перешли по мосткам, обогнув мельницу и фабрику.

Тут Палё Стеранка остановился и сказал:

— Вон тот человек около коров — это мой отец. Нельзя, чтобы они узнали, что мы воровали ягоды, не то выпорют меня. Они сильные — страсть!

И он медленно, как ни в чем не бывало побрел к мальчикам под окна фабрики. Ергуш, надвинув шляпу на глаза — совесть у него была нечиста, — остановился поодаль.

Овец и коз собралось уже много. И коровы заняли уже почти весь затон. Палё сказал, что еще подождут немножко и пойдут на верховины. К фабрике подошли еще несколько мальчиков, среди них Рыжик и еще один знакомый — тот самый, который грубее всех кричал на Ергуша на болоте. Он был невысокий, юркий, с колючими маленькими глазками. Вертелся, смеялся ядовито, всех задирал. Звали его Матё Клещ-Горячка. Все ему уступали — видно, не желали связываться.

Рыжик закричал:

— Ага, вот он, который лягушек боится! Матё, держи его! — И он показал на Ергуша.

Матё Клещ-Горячка окинул Ергуша своим колючим взглядом, ехидно усмехнулся, двинулся к нему. Ергуш занял боевую позицию и сказал:

— Не тронь, ты меня не знаешь!

— Не бойся, Матё, я тут! — подзуживал Рыжик.

Матё Клещ поднял руку, будто замахнулся на Ергуша. Тот отклонился. Матё, сердито осклабившись, провел рукой под носом и сказал:

— Не бойся, малыш! Я просто нос вытираю.

Он насмехался над Ергушем.

Ергуш обиделся. Отошел к Палё Стеранке со словами:

— Ну, я пошел домой. Не хочу с ними заводиться.

Палё Стеранка смотрел на Ергуша, и в глазах его было сожаление: зачем Ергуш не отделал Клеща. Глаза Палё готовы были испепелить всякого, кто обидит Ергуша.

— Не уходи, — сказал он. — Не позволяй им командовать. Ты имеешь такое же право быть тут, как и они…

Матё Клещ опять подошел, замахнулся, провел рукой под носом. На этот раз Ергуш не уклонился. Схватил он Клеща за ворот, встряхнул и отбросил. Матё свалился в кучку овец, они всполошились, затопотали, бросились в стороны.

— А ты тоже берегись! — приступил Ергуш к Рыжику. — Мне только разозлиться!

Глаза у него сверкали.

— А я что, я ничего, — кротко ответил Рыжик.

— Эй, берегись! Разойдись! — крикнул Матё Клещ из-за бревен, сжимая в руке горсть камней.

Мальчики мгновенно разбежались, оставив Ергуша одного.

— Не вздумай швырять, Матё, не то и я начну! — воскликнул Палё Стеранка, став между врагами. — Больно ты уж заносишься!

Шла мимо старая женщина, вмешалась:

— Славно, нечего сказать! Ишь передрались, стыд какой! Не смей мне! — Она строго погрозила Клещу. — А ты ступай со мной! Посмотрим, посмеет ли он бросить в нас камень!

Ергуш, хоть и недовольный — ему было стыдно, что он не кончил боя, — сразу послушался. Слова старушки были как материнский приказ: тот недостоин жить, тот проклят, кто ослушается его. Старушка взяла Ергуша за руку, повела по дороге.

— До свиданья, Палё! — крикнул он пастушку.

Палё помахал ему шляпой и начал собирать свое стадо. За ним двинулся его отец — он принялся выгонять коров из воды, покрикивал на них. Матё Клещ, красный от ярости, грозился камнем вслед Ергушу:

— Ну погоди, жаба! Еще встретимся.

Мальчики, собравшись под фабричным окном, стали в кружок, обсуждая происшествие.

НА БУДАЧЕВСКОМ ДВОРЕ

— Ты с озорниками не связывайся, — говорила Ергушу старушка. — Матё Клещ — отпетый. Нет у него мамки, нет души, нет сердца. У мачехи растет.

— Я его не боюсь, — пробормотал Ергуш.

— Знаю, — отрезала старуха. — Драться умеешь, да стоит ли — с хулиганом-то? А ты чей?

— Лапиновский я. Вон там живем. Зовут меня Ергушем.

— Вот как? Значит, сынок крестницы моей? Ну постой, пожалуюсь я на тебя! Хорош родственничек! — Она вошла к себе во двор, таща Ергуша за руку. — Пойдем, молока напьешься.

Ергуш ступил во двор. Навстречу им выскочил огромный пес пепельной масти по кличке Казан. Обнюхал Ергуша, Ергуш почесал у него за ушами. Казан махнул хвостом, лбом ткнулся в колено Ергушу. Это было изъявление дружбы.

— Ты поосторожнее с ним, он злой, — сказала крестная.

Она привела Ергуша в сени, усадила на лавку. Принесла ему крынку с кислым молоком:

— Хлебай!

И вышла во двор.

Ергуш любил кислое молоко. Пил, сколько в живот влезло. Пес уселся рядом, серьезный и величественный. Украдкой косил глаза на Ергуша.

Ергуш вышел, когда уже не в силах был больше пить.

На просторном дворе стояли две телеги: простая и с бортами. Пахло овечьим навозом. Слева тянулись овчарни, теперь пустые. Справа всю длину двора занимал жилой дом. А сзади помещались коровник и конюшня. Большой рубленый овин замыкал двор.

Во дворе кудахтали куры, бродили вперевалку утки. Крякали хрипло, таинственно. Погружали клювы в навозные лужи, копались, непрестанно что-то искали.

В коровнике лежал один теленочек — беленький, с рыжими пятнами. Коровы ушли на пастбище. Теленок смотрел на Ергуша грустными водянистыми глазами. Ергуш стоял в открытых дверях, разговаривал с ним. Теленок тихонько мычал.

В конюшне две упитанные буланые лошади пережевывали сечку. Фыркали, ударяли копытами в настил. Ергуш видел: конюшня большая, много стойл. Наверное, здесь живет много лошадей, только сейчас их нет дома.

Из овина слышались странные звуки: чак-чак-чак… Звуки были неровные, слабые. Ергуш приоткрыл ворота, скользнул в овин. Там была крестная. Она крутила колесо соломорезки, резала солому. Ей было трудно.

Ергуш молча встал к машине с другой стороны, к большому колесу. Ухватился за ручку, начал крутить быстро, сильно. Крестная не выдержала, отпустила ручку, сказала:

— Ого, сила у тебя как у мужика! Хороший растет работник. Крути!

Ергуш скинул кабаницу, взялся как следует. Ножи соломорезки зачавкали часто, равномерно. Крестная проворно развязывала снопы, укладывала, подавала солому. Из-под ножей потоком лилась золотая сечка.

ТРИ СЫНА

К обеду во двор въехали две пары лошадей, запряженные в простые телеги, без бортов. Одна пара гнедая, другая буланая. На лбу у лошадей белые лысины.