— Какая веревка и как она болталась?

— А такая, капроновая. На ней белье сушат. А концы на спине закинуты. Я чуть со страху не померла. Сразу домой к себе кинулась и вызвала «скорую».

— Что у нее пропало из вещей? Может быть, ценности, деньги?

— Пенсию ей в этот день приносили, вот она и пропала. Вся, до копеечки.

— А кроме пенсии? Наверное, у нее были какие-то украшения?

— Про украшения я не знаю, кроме тоненького золотого колечка, я у нее ничего не видела. Вот оно пропало, а больше ничего и не было. Ее дед еще при жизни пропил все, что можно. А что касаемо денег, то тянула она от пенсии и до пенсии. Я это сама видела, потому иногда и баловала старуху. То яблочков принесу, то дешевых конфет. Нечего у бабы Таи было взять.

— То есть в квартире у нее не шарили и все вещи находились на своих местах?

— Да, кроме половиков. И в передней, и в комнате они были перекручены. А в остальном все в полном порядке.

— Ясно, а вы не в курсе, кто приносит ей пенсию?

— А чего же не в курсе? В курсе. Ее разносит Галина Ивановна Соколова.

— А вы не ошибаетесь? — с плохо скрытой досадой спросил я. — Может быть, ваша информация устарела?

— Может, и так, а только она наш дом уже два года обслуживает.

— Спасибо вам, Зина, и еще один вопрос: была ли у вашей соседки патронажная сестра? Ведь, судя по вашим словам, ей помощь требовалась.

— Последнее время за патронажную сестру сходила я, а полгода тому назад такая сестра у Таисии Михайловны была. Но только мы схватили ее за руку и сразу же дали полную отставку.

— И правильно сделали, — одобрил я такой решительный поступок женщин. — А как ее звали?

— Надька Лукьянова, чертова шкура. Повадилась лазать в нищий стариковский карман. Нашла у кого воровать! Удушить ее, сучку, мало!

— Полностью с вами согласен, — находя хоть какую-то почву под ногами, поддержал я такое доброе намерение. — Вы сообщили о ее недостойном поведении начальству или все спустили на тормозах?

— Пожалели стерву. Так уж она плакалась и в ногах валялась. Таисия Михайловна ее и простила, добрая она старуха была. У кого только рука поднялась? Вы уж постарайтесь, найдите ее губителей.

— Будем стараться, а вам большое спасибо за информацию. Позвольте еще один вопрос: кто сейчас занимает квартиру Николенко?

— Пока никто. Но кто-то ее уже выкупил и делает там ремонт.

— То есть наследников на квартиру нет?

— У нее никого не было, и поэтому она ее даже не приватизировала.

— Печально, — посочувствовал я, покидая разговорчивую Зину.

Итак, что мы имеем, раздумывал я, пробираясь сквозь грязную снежную кашу. Пять стариковских трупов, двум из которых, Сайко и Трунову, пенсии приносила Наталия Нестерова. А еще мы имеем патронажную сестру Надьку Лукьянову, в обязанности которой входил уход за Николенко и Серовой. Про нее мы знаем только плохое. Во-первых, она плохо выполняла свою работу, а во-вторых, жулила старичков, за что и была с позором выдворена из дома Николенко. Получаются две пары, связанные одним человеком. В первом случае это Сайко, Трунов плюс Нестерова. Во втором Николенко, Серова плюс Лукьянова. Следует отметить, что деньги этой паре разносили разные почтальоны. Ну а что же дальше? Как мне переплести эти две пары трупов между собой? Пока ни одной точки соприкосновения я не вижу. Возможно, пятое, последнее убийство хоть как-то сможет мне помочь.

На скамейке у зашарпанного дома малосемейных квартир и общаговских комнатушек, там, где проживал господин Трегубов, два пожилых мужика нехотя вели беседу и душевно маялись похмельем. Кажется, это было то, что нужно.

— Здорово, мужики! — Запросто подсаживаясь, я протянул сигареты. — Закуривайте.

— Спасибо, свои имеются, — мрачно отклонил мое предложение небритый угрюмый дед.

— Как хотите. — Равнодушно убирая пачку, я выкатил первый шар. — Что-то после вчерашнего немного мутит, а в голове сплошная каша.

— Иди да похмелись! — зло посоветовал угрюмый. — Ходишь тут, ноешь. Без тебя тошно. Свет белый не мил. Что плачешься-то? Или бабок нема?

— Есть немного, только надо бы стакан раздобыть и какой-нибудь закуски.

— Это мы сделаем, — жизнерадостно вмешался его товарищ. — Ты пока иди и купи все, что надо, а я к тому времени организую закусон.

— Можно, только надо бы и старика Трегубова позвать. Я к нему направляюсь.

— К кому? — захлопал глазами угрюмый. — К Николаичу, что ли, собрался?

— Ага, к нему самому, — невозмутимо ответил я.

— Витька, ты слыхал? — забавляясь моим видом, громко заржал угрюмый. — Нет, ты слыхал? Он к Николаичу в гости собрался! Ну ты мужик и даешь!

— А что такое? — наивно и непонимающе осведомился я. — Что тут смешного?

— Ну, если ты собрался к нему в гости, то прямая тебе дорога будет в морг. Его еще в пятницу туда отволокли.

— Хорош травить баланду, — сурово осадил я. — За такие шуточки можно и по суслам схлопотать. Нашли, чем шутки шутить.

— Да в натуре, ты, мужик, я точняк тебе говорю, замочили Николаича. В пятницу пришел Ромка… Ты его знаешь?

— Сын, что ли? — выказывая некоторую заинтересованность, спросил я.

— Ну да. Пришел Ромка, открыл дверь, а там Степан с веревкой на шее.

— Не может быть. Неужто сам удавился?

— Да нет же, говорю тебе, угрохали его, а Ромку по подозрению захомутали.

— Ну и дела. За что же его?

— Ты иди сначала, принеси пузырь. Чтоб за его упокой выпить, а уж потом и говорить будем. Много вас тут, любопытных, ходит.

Заметив, что вместо обещанной бутылки я принес две, угрюмый от избытка чувств зазвал нас к себе в гости, а жилплощадь он имел как раз напротив квартиры Степана Николаевича. Заранее обрадованный этим обстоятельством, я с готовностью последовал за ними. Жилище угрюмого в своем роде было уникальным. Прихожая одновременно выполняла функции кухни и столовой. Отсюда же вела тоненькая дверца в крохотный сортир, где двоим было уже не развернуться. Сама комнатенка грандиозной мне тоже не показалась. Здесь с трудом разместился диван, усеченный шифоньер, журнальный столик и тумбочка с телевизором.

— Когда это случилось? — открывая бутылку, скорбно спросил я.

— А кто его знает? — отстраненно ответил Витька, внимательно следя за моими руками. — Ромка его в пятницу перед обедом обнаружил, а что, когда — никто не знает.

— Ну а когда вы его видели в последний раз?

— Лично я в среду, — принимая стакан, ответил угрюмый. — Когда пенсию принесли. А было это часиков в двенадцать или около того. Сначала Наташка мне в дверь позвонила, а он, видно, в глазок смотрел и тоже вышел. Пока она у меня была, он в коридорчике дожидался. Я расписался, получил бабки, и она пошла к нему.