правильнее было бы Титаю промолчать. Но это все еще не чужая тайна. Он не подставляет никого, кроме себя. С остальным разберется, а ему хочется сказать это. Просто чувствует, что так нужно. — Но большинство из них скотные, хранилища, винодельни. Об остальных никто ничего не знает. Как тебе удается сохранять тайны, когда люди разносят слухи быстрее, чем чуму?

Коснувшись мимоходом ладонью каменной стены, танцор понимает, что она теплая. И, удивленный, замедляет шаг.

— Если никто ничего не знает, то и судачить не о чем, верно? — Голос Алексея бьется о стены, каменная порода отвечает эхом.

Столовая гора испещрена ходами. Какой смысл прятать их, если в иной можно провалиться, стоит лишь шутки ради решить погулять по кустам в городе? Те, что имеют стратегическую ценность, охраняются, само собой. Допуск туда есть только у князя и его доверенных, которые точно не станут распускать слухов.

— Мы сейчас высоко. Сложно поверить, что, спускаясь под землю, ты все еще находишься над ней, верно? Я хочу показать тебе кое-что. Считай это прогулкой. — Алексей слышит, что Титай замедляется, и сам идет медленнее, позволяя поразглядывать и потрогать стены, если ему так интересно. — Солнце прогревает тут все насквозь в это время года.

Титай соглашается и замолкает. Это странное место: подземный город на вершине горы, дворцы и цитадели, ставшие продолжением скал. Когда подъезжали сюда, он видел сияющие белые стены, уходящие в самое небо, в высоту, на которой, должно быть, живут только птицы. Он замыкается, не пытаясь больше расспрашивать или касаться камней. Вряд ли князь станет делать исключение и выдавать чужаку свои секреты. Вот только одна мысль возвращается раз за разом. Этого хода он тоже не знал. Значит, дорога может вести в один конец.

— Когда ты успел побывать в пещерах? — спрашивает князь, замечая, что Титай затих. Не нужно хорошо знать его, чтобы понять, что это для парня необычно. Впереди появляется синий просвет: уже видно конец спуска и улицу, залитую лунным светом. — И ты теперь знаешь один из проходов прямо в мои комнаты. — Алексей, надеясь немного приободрить Титая, явно намекает на то, что этот ход — один из самых-самых тайных. Посматривает на него в свете факела, когда коридор становится чуть шире: так, что теперь можно встать рядом, а не друг за другом.

Не думай лишнего, Титай. Твое сердце — вот что должно диктовать тебе, голова должна только проверять.

— А? — Титай поднимает взгляд на лицо князя как раз тогда, когда показываются отсветы луны. Они выходят на улицу, значит. — В пещерах я не был. Собирал все, что о них известно. Учил расположение. Зарисовывал карты.

Он отпускает руку князя, едва поравнявшись. Ступени становятся одинаковыми, более мелкими, камень под босыми ногами теплеет. Вокруг суше и светлее: около дорог здесь всегда так, а сами дороги белые. Смутные подозрения заставляют хмуриться. Пригодится ли ему это знание? Титай смотрит искоса, чуть склоняет голову.

Не давай мне надежду, князь. Что за шутки?

Он говорит, что готовился, изучал, зарисовывал. Алексею нравится, что юноша рассказывает это сам. Честных людей очень мало, а Титай, поняв, что лгать больше нет нужды, действительно перестает это делать.

— Может, и пригодится, кто знает? — отвечает Алексей вполне честно. Хотелось бы, чтобы пригодилось.

Наконец спуск заканчивается, в округлом проеме становятся видны небо и небольшая природная площадка в горной породе. Они выходят на улицу. Сверху нависает массив скалы, внизу — спуск, где узкой лентой вьется тропа сквозь лес. Если пройти чуть дальше к краю площадки, встать над самым обрывом и оглянуться, не увидишь ничего. Ни богатого города, ни его огней, будто и нет здесь столицы. Только неприступная скала.

Воздух свежий и влажный после дождя. Князь встает на краю обрыва, оглядывается, жестом подзывая к себе, дышит глубоко. На губах сама собой появляется улыбка. Так каждый раз, стоит лишь взглянуть на свою землю. На любимый всем сердцем край.

— Смотри. — Широким жестом Алексей охватывает открывающийся вид. После дождя нет знойной дымки, а луна дает достаточно света, чтобы можно было без труда осмотреть округу. — Запоминай то, что видишь, все, куда может дотянуться твой взгляд, и еще немного дальше, от гавани и Каламиты[7] до южного хребта Калафатлар[8]… — Звучный голос князя эхом разносится под сводами. Наполненный неподдельной гордостью и теплом, он дрожит в груди. — Здесь ты хотел затеряться? — Алексей говорит и выглядит так, будто тут ему принадлежит все. Нет… Не совсем. Будто и горы, и леса, и далекие побережья он способен обнять и обогреть. Укрыть властью, уберечь волей. Слишком много тепла во взгляде.

— Не думаю, что именно здесь. Но если узнал бы эти места раньше — непременно захотел бы.

Уж не думает ли князь его отпустить? Титай тихо усмехается. Может, спросить? Зачем молчать, если такая мысль появилась? Вряд ли желание выбраться живым можно назвать постыдным. Но это было бы странно. Слишком странно, так не бывает. Да и князь вышел безоружным, а вокруг нет никого. Подозрительно. Так что пусть случится то, что должно.

Едва Титай решает это, едва отводит взгляд от височных колец Алексея, как открывается долина. Массив могучего леса, темнеющего внизу на крутом склоне и дальше, по всей балке. Лес парит, после дождя из него поднимаются облака. Ветер гонит их, заставляя луну игриво мерцать, и сам залетает в грудь. Горы окутаны теплом и влагой.

К обрыву Титай подходит медленно. Дышится здесь широко. Скалы греют. Округлые, обласканные ветрами, они кажутся надежным массивом, а не угрозой. К ним хочется отступить. Но он встает на краю, рядом с князем. От укола ревности, от странной тоски поджимает губы и говорит:

— Если бы хоть один правитель из тех, кого я видел, так любил свою землю и людей… По пути сюда мы не видели рабов, не слышали звуков хлыста. Оттого я правда поверил, что места эти пустынны и брошены на растерзание шатающимся разбойникам да пастухам. Но в самом городе кое-что заставило сомневаться: за день, проведенный здесь, я не видел ни одного нищего. Ни один слуга не рыдал. Ни один попрошайка не появился на рынке, ведомый голодом. Я видел купцов и ремесленников. Видел тех, кто привозит урожай на телегах и меняет его на посуду и ткани. Видел, как юноши с оливковой кожей смеются, поливая друг друга водой из фонтана. И их не трогала стража. — Титай качает головой, с силой прикусывая губу, и добавляет едва слышно: — Как будто люди… свободны здесь.

Князь выдыхает, чувствуя гордость за все,