а не убить. То, как быстро Титай принимает его сторону, то, как без раздумий вскакивает, заслоняя от опасности, будоражит и вызывает неподдельный восторг.

Алексей двигается без спешки и волнения. Обходит кровать, останавливается позади Титая, чуть сдвинувшись вбок. Так, чтобы видны были и дверь, и лицо юноши. Потому что определенно хочет видеть смену эмоций, когда тот догадается. Любуется открыто, но совершенно без насмешки.

— Мне не нужно, — отвечает наконец на его «уходи».

Понимание накатывает постепенно и неминуемо. Человек за спиной двигается слишком выверенно. И его улыбка… Да, улыбка может означать только одно.

— Ты знал. — Титай не спрашивает — утверждает. И когда медленно поворачивает голову, чтобы оглянуться, на князя устремляется воистину безумный взгляд. Никаких слов сейчас не хватило бы, чтобы выразить чувства, сливающиеся в одну испепеляющую, смертоносную, как гремучая змея, ярость. Почему ему лжет каждая собака? Нет, он и сам не пример честности, но все же. В ловушке здесь с самого начала был он один, зажатый между планами посла и, как теперь видно, мангупского князя. Титай стискивает зубы до скрипа, судорожно пытаясь остыть, чтобы не натворить еще больше бед. — Теперь назови мне хоть одну причину, чтобы я не прирезал тебя прямо сейчас.

Ох, да просто так! Просто потому, что разозлил до белого каления. Потому что по самое горло уже сыт интригами и попытками в них не вмешиваться, как назло каждый раз попадая в самую их гущу.

В глазах князя плохо скрытый восторг. Титай похож на дикого большого кота, на пантеру, готовую вот-вот напасть, переменить свое недавнее решение. Но все же ему хватает воли смирить горячий нрав: просит дать ему повод не убивать. Это так невозможно красиво, что нельзя не залюбоваться им, не возжелать еще сильнее, не осознать в полной мере, что он нужен — как воин, как преданный подданный. Просто нужен, но только не как раб. Ему больше идет скалить зубы, чем показывать фальшивую покорность.

— Если бы ты вчера ушел, вероятнее всего, был бы уже мертв. — Алексей замолкает, чтобы убедиться, что Титай понимает, и делает шаг ближе. — Тебя перехватили бы в балке. Каждый овраг Мангупа — не важно, Банный ли, Кожевенный или Привратный, — хорошо охраняется. Но ты решил остаться. И кинулся защищать меня, толком не проснувшись. Мне интересно вот что, Титай: почему ты не рассказал о заговоре, когда была возможность? — И еще шаг, немного по дуге, чтобы теперь стоять боком к двери и лицом к нему.

Титай свирепеет. Ему хочется содрать с князя эти дорогие тряпки, порвать одежду, сломать украшения. Чтобы тот остался голым, как ночью. Потому что титулы и регалии ставят людей слишком высоко. Так высоко, что те забывают о том, как это вообще — быть человеком. До слепоты хочется убедиться, что Алексей не такой. Особенно когда дыхание перехватывает от одного взгляда на него, настолько неторопливо идущего к дверям, как будто сражение в коридоре — просто шутка.

Титай выдыхает шумно, выпускает пар, срываясь разве что на рукояти кинжала, которую сжимает гораздо крепче необходимого. О нет, голову не терял и понял все прекрасно.

— Это была ловушка, так? Ты бы не стал показывать потайной ход тому, кто не будет мертв в конце пути. Или не останется на твоей стороне. На это ли ты надеялся, когда предлагал лживую свободу?

— Не назвал бы это ловушкой. Я искренне надеялся, что ты не уйдешь. Ответь на вопрос.

Это не то, что следовало бы скрывать. Если бы ушел — просто встретил бы смерть чуть раньше. Разве что не на годы, а на считаные минуты.

Титай фыркает:

— Чтобы стать предателем, нужна весомая причина. Я не знал, как ты поступишь, расскажи я о заговоре. Схватишь виновных еще до нападения? Казнишь посольство без разбирательств? Это означало бы войну. А развязать войну против Империи — это гибель. Твоя столица лежала бы в руинах к исходу года. Простые люди погибли бы из-за одного моего неосторожного слова и вмешательства туда, куда лезть не следует.

Напряжение понемногу спадает, оседая на плечах мелкой дрожью. По крайней мере, Титаю уже не хочется оторвать князю голову голыми руками. Чтобы подставить только себя самого, лучшим выходом было защитить его уже при нападении. Тогда Алексей смог бы выжить и поймать виновных на месте событий. Но этого Титай уже не говорит, глядит исподлобья.

Алексей слушает его доводы со всем вниманием, смотрит пристально, согласно кивает. Вероятнее всего, иной правитель так бы и поступил. Но, не вмешайся Титай, посол все равно ушел бы из Алексы ни с чем. А теперь… Может, кое-что и оставить. Кое-кого.

— Что же… — Князь хлопает в ладоши. Затем подходит совсем близко, как ночью, грудью к груди. Смотрит с высоты своего роста, и во взгляде слишком много всего: власть и мягкость. Четкий план и пылкие чувства. Несочетаемое в нем бурлит единым потоком. Теплая рука накрывает напряженные пальцы Титая. Поглаживает, мягко вынимая оружие из его руки. Снова. — Поздравляю. Ты будешь жить. — Княжеский прищур становится таким лукавым, что Титаю становится действительно нехорошо, и скоро он понимает почему. — На колени. — Это звучит значительно, твердо и громко — голоса и лязг уже за дверью. У них нет больше времени на раздумья.

По спине Титая бегут мурашки. Каких-то пару мгновений он колеблется, злость сменяется непониманием и безотчетным нутряным страхом, вполне оправданным, сколько ты его ни пытайся удушить. Он сомневается, верное ли принимает решение, когда позволяет забрать оружие, и смотрит снизу вверх. Когда заставляет себя опуститься на пол. Медленно. Через силу. Сделать это подсказывает какое-то внутреннее чутье, а полагаться сейчас остается только на него. Потому что приказы Алексея и его взгляд противоречат друг другу, будто смотрят и произносят слова разные люди. Так что Титай прислушивается по-звериному: к тембру голоса, к движениям, к тому как, а не что князь говорит. Только это позволяет подчиниться.

Алексей внутренне благодарит небо за то, насколько Титай сообразителен. За то, что умеет почувствовать момент и способен в редком случае довериться, послушаться, не задавая вопросов. А от его взгляда даже у самого кровь закипает. Поэтому князь уверен: провернуть небольшое представление можно, даже не сговариваясь. Ну что за сокровище. О нет, посол не получит его обратно.

Они успевают в последнее мгновение. Как только Титай оказывается на коленях, дверь распахивает стража. Лезвия обнаженных мечей в свежей крови, она капает, ведет дорожки по мраморному полу от тел нападавших. За спинами вооруженной толпы — обеспокоенный посол. Едва ли не в исподнем,