На снег у Наташки были свои планы, и она начинала охотиться на него еще с вечера, просила Людмилу посмотреть в Интернете, какая погода ожидается завтра. И в субботу вечером повезло — обещали обильный снегопад. А на градуснике, вообще-то, минус один. Значит, снег будет мокрый, липкий. Для ее плана — то что надо. Наташка хотела сделать сюрприз для Андрюшки, до рассвета сладить снежную бабу. Чтобы, как положено, с ведром на голове и морковкой вместо носа. А то совсем ребенок заучился. Общеобразовательная, художественная, музыкальная школы — у взрослого человека голова кругом пойдет.

Она всегда обладала чувством времени, ей не нужен был будильник, и в это утро она встала совсем рано, прихватила заранее припасенное ведро и бесшумно выбралась на улицу. Снег, как и обещал Интернет, валил с неба сплошной стеной. Это просто мечта: и стройматериала много, и долго такой сильный снегопад не продлится. Может, не только баба, может и в снежки поиграть удастся. Сюрприз просто обязан был получиться.

Субботние утра Людмила любила. Во-первых, никому никуда не надо, ни в школу, ни на работу. Во-вторых, выспавшийся Владимир с женой был ласков, и ей казалось, что у них все безоблачно, каждый раз она верила, что именно с этого дня прекратятся его возвращения после полуночи, что она больше никогда не почувствует от него запах чужих духов. Самообман, конечно. Но субботы были ее утешительным призом. Своего рода синица в руках.

В это утро они проснулись от непонятных звуков. За занавешенным окном что-то происходило. Создавалось впечатление, что целая артель мужиков экстренно строит нечто жизненно необходимое, кто-то кого-то подзадоривал, поторапливал, что-то надо было катить, поднимать, давай-давай, вот так, и еще чуть-чуть… За окном охали и смеялись. Людмила встала, запахнула пеньюар, подошла к окну, откинула тяжелые шторы — да так и застыла. Две тоненькие фигурки — одна повыше, другая пониже — изо всех сил пытались взгромоздить чудовищный снежный ком на целый ряд таких же монстров. Ей показалось, что им нипочем не справиться, но фортификаторы с победным воплем водрузили свой круглый суперкирпич на законное место в великой китайской стене деревни Гать. Размах производимых работ поражал воображение: Андрюшка с Наташкой, оказывается, затеяли строить целую крепость, и возводимая ими стена была уже третьей. Башни ни за что не осилят, подумала Людмила, Андрюшки и из-за стены не видно будет. Она оглянулась на мужа. Володька был занят — ленился.

— Вставай давай, там такое! — попыталась она подвигнуть благоверного на активность, но тот ответил притворно-сонным мычанием. Людмила хмыкнула и не без злорадства сказала: — Ну и ладно, тебе же хуже. А я пошла помогать.

Владимир вновь провалился в сон, шум за окном ему не мешал. Спал он недолго, а когда проснулся — понял, что жены рядом нет. Прислушался — на кухне было тихо, кофе не пахло. Кажется, его все бросили, завтраком кормить тоже не собираются. Что-то там они во дворе все вместе делают, — вспомнил он и стал одеваться.

Если человеку дать время осмотреться, оценить обстановку, немного подумать… Ничего этого Владимиру не дали. Стоило только выйти на порог родного дома, как в грудь и в плечи ему, ослепленному нестерпимым сверканием выпавшего ночью снега, мгновенно влетели три снежка, пущенных с разной силой. Именно потому, что осмотреться ему не дали, вместо того, чтобы по-взрослому вознегодовать, Владимир бросился на штурм. Защитники крепости успели подготовиться, оказывается. Снежки, то легкие, рассыпающиеся, то серьезные, явно скатанные руками без перчаток, беспощадно и метко поражали наступающего агрессора. Нахрапом не получалось. Он решил схитрить, упал, закрывая лицо руками, и они попались, выбежали из-за укрытия, начали поднимать… Тогда он коварно повалил двух слабых женщин на снег, а их командира Андрюшку пленил и стал склонять к немедленной капитуляции. Не тут-то было. Противник оказал сопротивление, Владимир сам очутился лежащим на поле брани, жена, истинная валькирия — прямо как подменили! — уселась на него, а Наташка с Андрюшкой стали азартно закидывать его снегом. Потому что слишком близко, и снежки кончились. Наверное, они бы совсем его победили, но сказалась усталость, они все-таки целую крепость построили, боеприпасов наделали полный арсенал, а он был бодр и свеж.

Примирение стороны отправились заключать на кухню. И здесь у Наташки оказалось все на высшем уровне: хозяева в полном составе еще переодевались в сухое и мыли руки, а сковородка уже яростно шипела драниками с луком и чесноком, жужжала соковыжималка, начинал похрюкивать чайник. Наконец они расселись.

— Наташ, а ты в детстве всегда так играла, да? — спросил счастливый и совершенно вымотанный Андрюшка.

— Нет, что ты, — рассмеялась она. — Мне играть некогда было.

— А почему? Ты тоже в трех школах занималась?

В голосе Андрюшки чувствовались и гордость, и некая аристократическая усталость одновременно. Она смутилась. Объяснять, что в его возрасте она могла только видеть, как развлекаются ее сверстники, — значит дать ему понять, что люди неравны между собой. Причем неравны по критериям, от них самих не зависящим. Слишком часто этот вопрос мучил ее саму в детстве, чтобы обратить на него внимание мальчика. Для этого есть родители. Но отвечать что-то надо было. Задали вопрос — изволь ответить. Тоже, кстати, мать в детстве приучила. Не самая удобная для жизни привычка, между прочим, — всегда отвечать на заданные вопросы. Она сказала:

— Я животных очень люблю, с растениями разными возиться, как твоя мама. А игры много времени отнимают. Понимаешь, когда праздник каждый день — тоже скучно. Или, может, не скучно, а неправильно как-то…

Владимир, до этого момента увлеченный завтраком, даже жевать позабыл. Здрасьте приехали. Он-то как раз был совершенно уверен, что к идее превращения каждого дня жизни в фиесту надо стремиться изо всех сил, вкладывая душу. Как же праздник может быть скучным?

— Классно вместе попрыгали вместо зарядки, а то совсем обленились, — с явным огорчением от того, что все уже закончилось, сказал Владимир, не любивший, когда праздник кончается.

— А вы, мужчина, не обобщайте. — Людмилу еще не совсем оставило боевое настроение, и Владимир вскинул на нее удивленные глаза. — Собственно, мы ни разу так не бесчинствовали, так замечательно и бессовестно не колобродили по утрам. И по вечерам. И вообще…

— А до меня вы как бесчинствовали? — живо влез во взрослый разговор Андрюшка. Его, как и любого ребенка, особо интересовало: а что же было, когда его самого не было?

— Никогда мы так не бесчинствовали. Мы же взрослые, серьезные люди, — вздохнула Людмила и тихо добавила: — А жаль…

Доедали в молчании. Каждый планировал субботу согласно семейным традициям. Людмила, например, по субботам непременно старалась навестить Ираиду, а уж сегодня сам бог велел, подруга только-только из больницы выписалась.

Познакомились они на втором курсе института. На Людмилином втором курсе. Ираида Сергеевна пришла к ним преподавать средневековую литературу. До начала занятий студенты сочли предмет заведомо муторным, занудным и ненужным. Потому как сами были красавцы, таланты и поэты. Торжество юношеского максимализма оказалось не то чтобы недолгим, а, мягко скажем, преждевременным. Если конкретно, то до первой лекции. «Молодая» — так называли в институте аспиранток — оказалась женщиной настолько необычной и яркой, а предмет, который она вела, настолько интересным, что со второй лекции пропускали занятия только те, кому было решительно все равно, на каком именно факультете они учатся. Чуть позже начались вообще забавные, если не сказать невозможные, вещи: оказалось, что признанный факультетский гений, молодое дарование Барков, — чуть ли не плагиатор. Его популярные в студенческих кругах опусы, исполняемые под расстроенную гитару, вдруг зазвучали с кафедры голосом Ираиды Сергеевны, не слово в слово, конечно, но очень узнаваемо. Мало того, у лирики — хоть гражданской, хоть любовной — оказались конкретные авторы, да не просто известные, а благополучно почившие кто десять, а кто и двенадцать веков назад.