После всех этих разговоров, когда девчонки давно заснули, Ираида решила, что подойдет и познакомится сама. А что тут такого? Многие уже знали друг друга по именам, и ничего. За завтраком ночное решение было выполнено: она подошла и представилась, мальчик, краснея, пробормотал в ответ: «Сережа» — и пожал протянутую Ираидой руку.

— А дальше, Людка, все, ну почти все, было «на слабо». Пригласит он меня на танец в субботу на дискотеке? Да ну, вон какой робкий, куда ему, слабо. Оно б, может, и мне было бы слабо, но он так на меня смотрел… Он как будто ничего не мог с собой поделать, его, наверное, тоже в его команде все кому не лень ковыряли, как меня, а он все равно смотрел… На танцульках я сама к нему подошла. Дождалась «белого танца» — помнишь, чушь такая раньше была, дамы приглашают кавалеров, — подошла и пригласила. Танцевать-то мы оба не умели, даже если считать танцами топтание в обнимку. Ничего, спортивная наблюдательность помогла, положили мы руки куда положено, в смысле как все, и давай танцевать. Чувствую, воздуха мне не хватает, первый раз в жизни не хватает… Вот бегу три километра — ничего, хватает. Или отжимаюсь сто раз — тоже нормально… И ему тоже не хватает. Ни воздуха, ни слов… На следующий медленный танец уже он меня пригласил: подошел, молча руки на талию положил. Мы еще и от стенки не отошли, а он мне на ухо шепчет: Ира, я тебя люблю. Меня как током ударило. Я ему говорю: я тоже тебя люблю. Вот, собственно, и вся история. Спортивный зал на ночь не закрывался, уж не знаю почему. Там мы и встретились почти сразу после дискотеки. Что дальше было, я толком не помню…

Ираида взяла сигарету, закурила, глубоко, с наслаждением, затянулась, посмотрела Людмиле в глаза и сказала:

— Вранье, конечно. Все я прекрасно помню, каждое слово, каждый поцелуй, каждое движение. Он такой же, как и я был, пионер пионером. Пионер — значит первый, исследователь. Вот мы и исследовали. Я все оставшиеся пять дней сборов только под утро в спальню приходила. Как играть при этом умудрялась — непонятно. А потом получилось по-глупому. В один день у них отъезд, а у нас финал. Только переиграли организаторы что-то в последнюю минуту, и мы не успели обменяться адресами. По ночам-то некогда было…

Ираида хмыкнула. Сквозь обычную иронию отчетливо проскользнула горечь. Она снова закурила.

— Матч мы выиграли, а я плачу как сумасшедшая, и все думают — от радости… И может, вся эта история давно бы успешно забылась, стала бы романтическим воспоминанием, первая любовь, темные аллеи, туда-сюда… Только дома меня стало тошнить по утрам. Почти сразу. Мать поздно догадалась, ей и в голову прийти не могло, что ее комсомолка, спортсменка — и далее по списку — забеременеет в пятнадцать лет. Скандал был жуткий, родители требовали, чтобы аборт сделала, но у них ничего не вышло, я уперлась, ты меня знаешь… Ушла из дома, из школы, жила у двоюродной тетки, той по барабану было, беременная, не беременная… Училась в вечёрке. Не сахар, короче, с хлеба на хлеб. А разговоры эти в женской консультации, прочувственные беседы! Я там одну дуру чуть не покалечила. Ты представляешь, какой у меня удар после пяти лет волейбола? А она, корова престарелая, про нравственность современной молодежи, про разврат и подростковый алкоголизм. Теперь ты понимаешь, почему я Наташку твою пожалела? Не взяла бы ты — я б ее в институт к нам пристроила, техничкой, может, даже общагу ей выцарапала бы. Придумала бы что-нибудь. Нельзя живому человеку как собаке под забором. Строго говоря, и собаке-то нельзя, негуманно. Но всех собак мы спасти с тобой не можем, а одну девочку — вполне, правда?

Ираида затушила сигарету и тут же взяла новую. Посмотрела на Людмилу, потом отвернулась и стала смотреть в окно.

— Ид, да бог с ней, с Наташкой моей, у нее все хорошо. Ты про Сережу расскажи, — попросила Людмила. — О чем вы в кафе говорили? Ты сказала ему, что у него есть взрослый сын?

— Взрослый сын, дорогая, есть у меня, — назидательно сказала Ираида. — А у него пока только мои координаты. Объективно. А субъективно — он утверждает, что у него есть счастье, он, видите ли, случайно обрел заново свою единственную в жизни любовь.

— А он ее обрел?

— Ни черта он пока не обрел, он детей своих волейбольных домой пока повез. Правда, звонит каждый день по часу. А про любовь разговор у нас впереди. Возможно.

— Ты его не любишь? Он тебе противен? Ты его не простила? Ид, но ведь не за что прощать, он же ничего не знал!

— Придержи коней, подруга. Любишь, не любишь… Не знаю я. Конечно, сердечко забилось. Только, видишь ли, я столько лет одна, что даже и не знаю, нужна мне любовь вообще или нет. Я, Люд, прямо скажем, давно не помню, как это бывает. С тех самых пор и не помню. Кстати, вот и раскрылась самая интригующая факультетская тайна: есть ли у меня любовник. Нет. И не было никогда. Бедный Барков коллегам десять тысяч проспорил. Ничего, не обеднеет, у него каждую сессию финансовая жатва.

— Что, пьет кровь студентов-то гений наш?

— А как же. И не только у них. Ладно, не о нем речь. Давай теперь про твою Наташку. Тебе не кажется, что девке как-то жизнь устраивать надо? А то яркий пример Марина, Вовкиных родителей домработница. Просидела двадцать пять лет в прислугах, ни дома своего, ни мужа, ни, самое главное, детей. Чего хорошего? Наташку надо замуж отдавать.

Людмила не сдержалась, поморщилась. Теоретически, конечно, надо, кто говорит, что не надо? Но не сейчас же, когда только все устраиваться начало, это даже как-то нечестно по отношению к ней, Людмиле. Эгоизм, конечно, махровый, чистой воды эгоизм, но… А потом: за кого ее замуж отдавать? В Англии, про которую без конца твердит дядя Коля, хоть традиция есть: горничная выходит замуж за дворецкого, кухарка за конюха, и все чинно-благородно. Живут в том же доме, работают у тех же хозяев, а дети пойдут — так что ж, трудоустройство им с рождения обеспечено, так и формируются английские трудовые династии.

За кого может выйти замуж домработница в современной российской провинции, где институт дворецких как-то не прижился? За хозяйского шофера, за охранника? Не тот пока у Владимира Ивановича уровень, да и вряд ли когда подходящий будет. Только в дамских романах олигархи женятся на Золушках. Да что там олигархи — простому студенту никому не нужного филфака подавай невесту с жилплощадью, лучше отдельной, и чтобы на свадьбу машину подарили. Хотя бы стиральную. В деревне жениха искать — абсолютно бесперспективно, в городе, при условии, что невеста живет и работает в этой самой деревне, — тем более.

Все эти соображения Людмила высказала вслух. Поехидничала: вот Егорка твой подрастет…

Ираида рассмеялась:

— Егорка твою Наташку еще в больнице срисовал. Ты ж его знаешь: с тех пор, как его одного гулять отпускают, все брошенные котята по округе — наши. Кто пока морозы не кончатся кто пока лапка не заживет… Кошка Анфиса уже давно психопаткой стала с этим перманентным нашествием писклявых оккупантов. Так что давай пока на Жорку влиять не будем, он сам на себя повлияет, если захочет.

Владимир скучал. Раздражала громкая музыка. Раздражала какофония запахов: еда всех мастей, парфюм от великого до смешного, алкоголь, сам по себе и частично переработанный танцующими организмами. Раздражала Кариночка, девочка его сладкая, роман с которой еще даже не вступил в решающую фазу. Он обычно почти не слушал, что они все говорят. Кариночку он не слушал совсем, вернее, пытался не слушать. Высокий, громкий голос перебивал все: азартные выкрики за соседним столиком, песню про то, что «все будет ха-ра-шо», голос ввинчивался, казалось, в самый центр мозга, причиняя почти физическую боль. Ну какой это, к черту, праздник? В сауну, что ли, ее сразу позвать? Отказаться может, третий раз всего встречаются, да и трезвая она совсем…