отряд. Для того чтобы создать оборонительные баррикады, позади них связали друг с другом лошадей и обозные телеги. Все остальное было в руках Господа.

Как и ожидалось, сражение началось с атаки ломбардской кавалерии, которая устремилась к центральным позициям Бедфорда и Солсбери. Конники врезались в англичан с такой силой, что прошли насквозь через их линию, рассекли войско пополам и оказались позади, там, где стояли легко вооруженные резервные силы, оставленные для охраны обоза. Солдаты резерва повскакали на коней и в страхе покинули поле боя. Ломбардцы бросились в погоню. За ними французская и шотландская тяжелая пехота двинулась к разомкнутым рядам англичан, и все потонуло в водовороте рукопашной схватки.

«Битва была кровавой, и никто не мог сказать, кто побеждает», — писал парижский автор, который не был свидетелем событий при Вернёе, но одной фразой сумел передать суть многих сражений Средневековья[59]. Когда отгремела атака кавалерии, герцог Бедфорд, как говорили, призвал свои войска сражаться не за то, чтобы «захватить или отстоять мирские блага, но во славу самой Англии»[60]. Затем он лично повел солдат вперед, орудуя алебардой. Солсбери же демонстрировал ту отвагу и военное искусство, которое сделало его героем войн во Франции. Схватка была отчаянной, обе стороны бились с ожесточением. В какой-то момент английский штандарт — флаг, который отмечал центральную позицию армии, — упал на землю. Обычно это было знаком поражения, но нормандский рыцарь в одиночку бросился в гущу французов и сумел отбить его.

В итоге верх одержала смелость: солдаты Бедфорда буквально прорубили себе путь к победе в ближнем бою, тогда как приказы командования и тактические решения сыграли меньшую роль. Латники голубых кровей бок о бок сражались с лучниками из крестьян за одно общее дело. Им удалось уничтожить так много французов и шотландцев, что, когда ломбардцы бросили преследовать английский резерв и вернулись на поле брани, бой был уже окончен. Английская конница обрушилась на разрозненные части противника, не оставляя в живых никого, кто пытался бежать.

Это была невероятная победа. В описаниях битвы подчеркивался полководческий талант Бедфорда и его умение воодушевить солдат. В тот день в полях Нормандии погибло более семи тысяч французов и шотландцев. Несколько выдающихся военачальников дофина, включая графа Омальского и двух шотландцев — графов Бьюкена и Дугласа, также нашли свою смерть. Некоторые попали в плен. Когда Бедфорд вернулся в Париж, чтобы в соборе Нотр-Дам вознести хвалу Господу за победу, на улицах его приветствовали горожане, одетые в красное. Один автор писал, что его встретили так, «будто он был Богом»[61].

Битва при Вернёе стала апофеозом регентства Джона, герцога Бедфорда, и в целом успехов Англии во Франции. Для герцога это был настоящий триумф: он победил, несмотря ни на что, благодаря чести, отваге и военному мастерству. Человек, который всегда стремился сохранить память о своем старшем брате, Генрихе V, заслуживал именно такой славы. Победа под Вернёем была связана также с культом святого Георгия, которому герцог был так предан. (В часослове Бедфорда, роскошно иллюстрированной богослужебной книге, которую он заказал в 1423 году, герцог в расшитой мантии изображен преклоненным перед фигурой любимого святого, облаченного в доспехи и мантию ордена Подвязки[62].) Казалось, эта победа была знаком того, что сам Всевышний благословил существование двойного королевства, что все усилия и жертвы, принесенные англичанами во Франции в погоне Генриха V за мечтой, были не напрасны.

Но если Вернёй стал кульминацией военных успехов англичан во Франции и личным триумфом Бедфорда как полководца, то в последующие годы слава, превосходство Англии и ее победы начали постепенно тускнеть. Захватчики тщетно пытались убедить сперва противника, а потом и самих себя в том, что английское королевство во Франции удастся сохранить.

Нетрудно понять, почему Генрих V на смертном одре выбрал на роль регента во Франции брата. Высокий и мощный герцог с большим, похожим на клюв носом производил внушительное впечатление и к тому же был хладнокровен и абсолютно предан королю. Бедфорд был глубоко религиозен и, хотя иногда проявлял суровость и даже жестокость по отношению к тем, кто наносил ему обиду, искренне стремился править по закону и справедливости. Он прекрасно понимал, чем чревата оккупация, и, в частности, в Нормандии старался управлять через местные институты, наделяя властью самих нормандцев и делая так, что многие из них защищали свои земли от войск Карла VII. Несмотря на то что до битвы при Вернёе у Бедфорда не было громких побед, ему доверяли и оказывали помощь закаленные в боях английские военачальники: Солсбери, сэр Джон Фастольф, Томас, барон Скейлз, сэр Уильям Олдхолл и Джон Тальбот. Бедфорд был также лично вовлечен в политическую жизнь Франции: он был женат на Анне Бургундской, сестре герцога Филиппа, самого важного союзника Англии. Супруги окружили себя великолепным двором, который собирался в одном из бесчисленных имений Бедфорда в Париже, Руане или где-то еще. Все эти дома трещали по швам от коллекций предметов искусства, книг, драгоценностей, гобеленов и религиозных облачений, которые собирал лично хозяин. Как писал в конце XV века хронист, герцог «олицетворял собою короля Франции и Англии» и старался делать все возможное, чтобы стиль его жизни соответствовал положению[63].

А положение его было не из простых. Английское королевство во Франции на деле выглядело как самая масштабная оккупация в Европе за более чем четыреста лет. Сравниться с ней могло только вторжение и покорение в 1066 году англо-саксонской Англии Вильгельмом Завоевателем. Под властью англо-бургундского союза находилось около половины всей территории королевства, от графства Фландрия на севере до герцогства Гасконь на юге, от границ Бретани на западе до берегов реки Мёз на востоке. Многочисленные военные гарнизоны, размещенные в Нормандии, усиливали английскую власть в герцогстве. Солдат из них могли перебросить на передовую, также в периоды военных кампаний английская армия разрасталась за счет регулярного притока солдат-наемников, которые подписывали контракт на полгода или год.

Когда английский флаг поднялся над Руаном, двадцатиоднолетний дофин оказался изгнан из столицы Нормандии — сакрального сердца собственного королевства, и, кроме того, из трех других почитаемых французскими королями мест: из Реймса, где проходили коронации, Парижа, откуда французские монархи правили, и Сен-Дени, где они обретали последнее пристанище. На свежеотчеканенных французских монетах был изображен ангел, положивший одну руку на герб Франции, а другую — на герб Англии. В то же время в Нормандии приняли ряд законов, запрещавших называть противников французами. Выступавшие против английских захватчиков стали просто арманьяками, а Карла VII предписывалось называть «тот, кто именует себя дофином». За нарушение нового правила, в речи или на письме, полагалось суровое наказание: штраф размером в 10 турских ливров (£583) для аристократа и в 100 су (£292) для простолюдина за первое нарушение возрастал при повторном случае, а за